Нечто подобное
Шрифт:
— Мы должны арестовать Люка?
— Вы не можете арестовать Люка. Люк на Марсе. Они все сбежали на Марс, включая и тех двоих, что были здесь, в Белом доме. Люк забрал их. — Она швырнула Пемброуку донесение. — А впрочем, вы здесь уже никто.
Наступило напряженное, неприятное молчание.
— Когда меня цапнула гадина, — сказала Николь, — я поняла, что наступают тяжелые времена.
Но в одном отношении то, что ее укусило это существо, очень даже неплохо: оно заставило ее насторожиться. Теперь Николь нельзя было застать врасплох — она готова к неожиданностям,
— Пожалуйста, миссис Тибодокс, — начал Пемброук.
— Нет, — сказала она, — не скулите. Вы уволены. Все.
В тебе есть что-то, чему я не доверяю, сказала она сама себе. Может, потому, что ты позволил папууле пробраться ко мне. Это стало началом твоего падения, краха твоей карьеры. С того момента я стала тебя подозревать. И, подумала она, это был почти мой конец.
Дверь кабинета открылась, и появился сияющий Роберт Конгротян.
— Николь, с того момента, как я отправил того психоаналитика из АО «Химия» вниз, в прачечную, я стал абсолютно видимым. Это чудо!
— Отлично, Роберт, — сказала Николь. — Однако у нас сейчас закрытое заседание. Зайдите позже.
Теперь Конгротян заметил Пемброука. Выражение его лица тут же изменилось. Враждебность… Интересно почему, подумала она. Враждебность и страх.
— Роберт, — внезапно сказала она, — как вы отнесетесь к посту комиссара полиции? Этот человек… — она показала на Пемброука, — уволен.
— Вы шутите, — сказал Конгротян.
— Да, — согласилась она. — В некотором смысле, по крайней мере. Но в некотором смысле — нет.
Он был ей нужен, но в каком качестве? Как она могла использовать его и его способности? В тот момент она просто не знала.
— Миссис Тибодокс, если вы измените свое решение… — сухо сказал Пемброук.
— Не изменю, — сказала она.
— В любом случае, — сказал Пемброук размеренным, искусственным голосом, — я буду рад вернуться на прежнюю должность и служить вам. — Он покинул комнату, и дверь за ним закрылась.
Тут же Конгротян сказал ей:
— Он что-то затевает. Я не уверен, что понимаю что. Вы можете сказать, кто вам предан в такое время? Лично я ему не верю; я думаю, он часть огромной конспиративной системы всепланетного масштаба, которая нацелена на меня. — И он поспешно добавил: — И, конечно, против вас тоже. Они охотятся за вами тоже. Разве нет?
— Да, Роберт, — вздохнула она.
За окнами Белого дома взвыла машина новостей; она слышала, как машина продавала детали, касающиеся Дитера Хогбена. Машина знала все. И она использовала все, что знала, на всю катушку. Она снова вздохнула. Правящий Совет, эти неясные зловещие фигуры, которые стояли за каждым ее шагом, без сомнения, здорово всполошились, как будто проснулись ото сна. Она подумала, что они будут делать. У них хватит мудрости, все вместе они достаточно стары для этого. Как змеи, они холодны и молчаливы, но вовсе не мертвы. Они никогда не выступали по ТВ, никогда не проводили экскурсий по Белому дому.
В этот момент ей захотелось поменяться с ними местами.
И
Машина новостей — она подошла к окну, чтобы лучше слышать, — говорила, что… Она вся напряглась, чтобы услышать.
— Николь умерла! — визжала машина. — Много лет назад! На ее месте актриса Кэйт Руперт! Весь правящий аппарат… это обман согласно… — И машина проехала дальше. Она больше ничего не могла расслышать, как ни пыталась.
С лицом, сморщившимся от замешательства и неловкости, Роберт Конгротян спросил:
— Что это было, Николь? Она сказала, что вы умерли?
— Разве похоже, что я умерла? — резко спросила она.
— Но она сказала, что на вашем месте — актриса. — Ошеломленный Конгротян уставился на нее, на его лице отражалась вся борьба с непониманием. — Николь, вы что, просто актриса? Самозванка, как и Хозяин? — Он продолжал неподвижно смотреть на нее, казалось, он вот-вот расплачется горькими слезами сбитого с толку человека.
— Это просто сенсационная газетная история, — твердо сказала Николь. Однако ей показалось, что ее всю заморозили. Она онемела от темного, соматического страха. Теперь все стало известно; какой-то высокопоставленный Хранитель, кто-то более приближенный к высшим кругам Белого дома, чем Карпы, выдал эту последнюю большую тайну.
Теперь нечего было скрывать. Следовательно, теперь не было больше различия между многочисленными Исполнителями и несколькими Хранителями. В дверь постучали, и, не ожидая разрешения, вошел Гарт Макрей, который выглядел очень хмурым. Он держал экземпляр «Ныю-Йорк таймс».
— Психоаналитик Эгон Саперс, сообщил все машине-репортеру, — сказал он Николь. — Я понятия не имею, как он это узнал, — едва ли он занимает такое положение, чтобы знать все из первых рук; очевидно, кто-то проболтался. — Шевеля губами, он просмотрел газету. — Один пациент. Один пациент Хранитель поведал ему эту тайну, и по причинам, которые мы можем никогда не узнать, он вызвал репортера.
Николь сказала:
— Я думаю, нет смысла арестовывать его теперь. Я бы хотела выяснить, кто его использует, — вот что мне интересно. — Без сомнения, это было безнадежное желание, обреченное на разочарование. Возможно, Эгон Саперс никогда ни о чем не расскажет; он сделает вид, что это профессиональный секрет, нечто, сказанное ему в санкционированном уединении. Он притворится, что не хочет вовлекать в опасность своего пациента.
— Даже Бертольд Гольтц не знал этого, — сказал Макрей. — Даже несмотря на то, что он шатается здесь когда захочет.
— Теперь мы услышим требования всеобщих выборов, — сказала Николь. И выберут только не ее, особенно после этого открытия. Она подумала, посчитает ли своей обязанностью выступить против нее Эпштейн, генеральный прокурор? Она могла рассчитывать на армию, но как насчет Верховного Суда? Он мог бы постановить, что она правит нелегально. Фактически это решение могло быть принято в любую минуту.