Неделя длинных ножей

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Да уж… Слушай, а больше всего в этой службе им понравилось ее трахать, как ты думаешь?

— Не травите себя… — сказал Гена. — Вам нужно отдохнуть до вечера.

— А что? Хоросая дэвочка, слушай, ай какая хоросая, да? — Авдей Карлович неожиданно сымитировал кавказский акцент.

— Успокойтесь… — примирительно сказал Гена. — Ситуация под контролем. Джемал их уже усмирил. Все будет нормально.

— Я о другом. «Кадиллак» готов, как мы договаривались?

— Еще нет, но к назначенному часу все подготовим, можете не волноваться.

— Да

что ты меня все успокаиваешь… Я сейчас спокоен, как никогда. Не забудь позвонить Григулису в «скорую». Чтобы машина была там рядом, и он держал в своей больнице свободную палату.

— Не беспокойтесь. Позвоню ему ровно в двадцать три тридцать, как мы договаривались.

— Ладно, — уже спокойнее сказал Авдей Карлович. — А как завтрашняя акция? Она хорошо подготовлена?

— Там давно все на мази… Случайностей не предвидится.

— Так. Оля тоже готова?

— Выясню… Ее привести к вам?

— Не сейчас. Можно и попозже. Когда освободимся наконец от племянников.

— Вы бы отдохнули с дороги, — сказал Гена. — Трудный вечер впереди.

Кажется, начинаю проявлять малодушие, сказал себе Авдей Карлович. Будто не решаюсь посмотреть ей в глаза. Или что-то сказать.

Он ходил некоторое время из угла в угол кабинета. Необходимы выдержка и собранность. Иначе… Словом, хорошо бы поспать с дороги.

Он прилег на кожаный диван, повернулся сначала лицом вниз, но ему послышался запах Олиных духов и ее тела. Он перевернулся на спину, потом вскочил и снова нажал кнопку громкой связи.

— Гена!

— Что случилось, Авдей Карлович? — встревоженно спросил Гена.

— Слушай, узнай, где это происходило… Ну, с Олей, где они это делали…

— Отдохните, Авдей Карлович, — сказал Гена. — Это было в ее комнате, это точно.

— Ладно… Я постараюсь немного заснуть, переключи на себя все телефоны.

И снова прилег на спину, но запах ее духов от этого ничуть не ослаб.

…Вечером, когда уже порядком стемнело, Оля вошла к нему в кабинет и остановилась в дверях, как никогда красивая и желанная, в его любимом вечернем платье, которое он ей недавно подарил. Авдей Карлович снова, как тогда в Швейцарии, почувствовал, как сдавило его сердце.

Она жалобно посмотрела на него, он протянул к ней руки, и она подбежала, прижалась, обняла, припав головой к груди. С минуту они стояли молча.

— Ты простишь меня? — шепотом спросила она, боясь поднять на него глаза.

— Да, да… Конечно, — он осторожно погладил ее по плечу, потом еще крепче прижал к себе.

— Ты сам виноват, — повторила она то, что он услышал от нее по телефону. — Почему не взял с собой? Ты же обещал! Я же просила тебя не оставлять меня одну!

— Да-да… Конечно. Я виноват, только я… — повторял он.

— Мы с тобой помирились, правда? — теперь она по-детски заглядывала ему в глаза.

— Да-да… — усердно кивал он, глядя на часы.

— Что с тобой? — отстранилась Оля. — Странный ты какой-то. Ты хоть

здоров?

— Здоров, — кивнул он. — Хочешь, в знак примирения съездим куда-нибудь? Отметим…

— Съездим… — она пожала плечами. — Только что отмечать-то… Нет, если ты хочешь. А куда?

— Где ты всегда любила бывать… В «Метрополь», «Савой», куда хочешь.

— Хочу в «Савой»! — оживилась она. — Там кухня получше. Давно там не была… — она заискивающе заглядывала ему в глаза. — А после в «Метрополь», ладно?

Когда она увидела длинный и сверкающий никелем «кадиллак», она в восторге прижала ладонь к губам.

— Это твоя? Ты ее купил?

— Я тебе ее подарю, — сказал Авдей Карлович, стараясь не смотреть на Гену и Кощея, стоявших рядом. — Ко дню рождения.

Кощей, как всегда, сел за руль, Авдей Карлович сел рядом с Олей на заднее сиденье. Гена постоял какое-то время возле ворот, глядя вслед машине, потом вернулся в дом.

— Как здесь уютно… — она откинулась, отодвинула занавеску, попрыгала на диване, открыла бар. — Так и поедем? А ты не берешь с собой охрану? — спросила она, когда они отъехали уже достаточно далеко.

— Этих хачиков мы сегодня в шею погнали! — с чувством сказал Кощей, и его голос с трудом донесся через перегородку из пуленепробиваемого стекла, отделяющую его сиденье от остального салона. — Еще недовольны были! Спасибо, наши ребята еще не подъехали. А то бы им навешали… Только чего вам бояться, не понимаю?

— Да я и не боюсь… — она снова покачалась на кожаном сиденье. А потом взяла Авдея Карловича под руку и прижалась головой к его плечу.

В «Савое», на первый взгляд, мест не было, но там их уже ждал заказанный стол для двоих.

— Авдюша, ты заранее угадал, что я сюда захочу? — восторженно спросила Оля и еще теснее к нему прижалась.

Авдей Карлович сел и огляделся. Он здесь или не здесь? Тоже ведь любитель здешней кухни. И точно… От дальнего стола, за фонтаном, ему усиленно махал рукой, чтобы обратить на себя внимание, Эдик Семионский, собственной персоной. Он что-то кричал, но его заглушал небольшой оркестр, игравший что-то очень модное и танцевальное.

Эдик широко и радостно улыбнулся, когда Авдей Карлович наконец вяло ему ответил.

Он воспринял это как приглашение и тут же поспешно вскочил и направился к их столу. Сидевшие за его столом хорошо одетые господа и их полуобнаженные дамы кисло смотрели ему вслед. Похоже, Эдик даже не посчитал нужным что-то им объяснять.

Его гибкая, спортивная фигура стремительно пронеслась в тесноте между танцующими, и уже через считанные секунды он склонился, пожимая протянутую руку Авдея Карловича, одновременно поглядывая на Олю.

— Авдюша, здравствуй, родной! Я вам не помешаю? Мне нужно всего несколько минут… Понимаете? — он прижал руки к груди. — Я так хотел, нет, мне так нужно было увидеть тебя именно сегодня! — быстро говорил он, нетерпеливо оглянувшись в поисках официанта.