Неделя холодных отношений
Шрифт:
– А почему ты так часто в разговорах упоминаешь кладбища, могилы маленьких девочек?
– У тебя ведь была сестра. Просто она не успела родиться…
– И вообще, если бы это касалось бы меня… Если бы кто при мне такое сказал о Еве.… Убил бы на месте.
– Я тоже…
Капитан Глеб усмехнулся, услышав долгожданный ответ.
Желая сохранить с таким трудом восстановленный жизненный тонус сына, Глеб заставил Сашку аккуратно перестелить их лежбище, подкинуть вниз, под циновки, нарезанного, приготовленного с утра камыша и все остатки мелкого хвойного мусора.
– Всё мягче спать будет. А я за водой на залив…
Уверенность в том, что хорошая колыбельная иногда может заменить вечерний бифштекс, была для отца с сыном весьма малокалорийным решением, но…
– …Мальчишки каким-то образом разведали, что в порту стоит старое, списанное судно, которое завтра на буксире потащат в Ригу.
Это был шанс!
Через дырку в дальнем заборе они проникли в порт, пробрались к причалу.
«Жертва» стояла третьими корпусом, вплотную к двум другим, живым пока ещё, действующим траулерам. Выклянчили у вахтенного первого борта разрешение посмотреть старый корабль, мол, никогда не были, не видели, интересно.…
Получилось.
Погуляли по пустому пароходу, полазали по трюмам, посмотрели; демонстративно, в расчёте на внимание доброго вахтенного, вышли на причал, поблагодарили и, выждав, пока дядька уберется с палубы в каюту спать, снова пробрались по швартовым, по ютам, на старое судно.
Шмыгнули вглубь, в железные внутренности.
Ждали долго, смеялись, выдумывали, вспоминали разные истории. Заскучали, стали по очереди играть в маленькие карманные шахматы. Внезапно загрохотали по ободранной палубе, по трапам кованые сапоги.
Матросы закрепили буксирный трос и ушли.
Солнечный лучик поник через дырку в проржавевшем борту, у подволока, пробежал по трюму.
«Поехали!»
Цель-то ставили такую: прокатиться чуть-чуть вдоль берега, выскочить на палубу, крикнуть на буксир: «Мы здесь!» и всё….
Объяснить, что гуляли, что заблудились, испугались чужих людей и всё такое, прочее.
Берег окончательно скрылся из виду только к вечеру.
«Ну, пора!».
На палубе принялись орать, махать руками.… Впустую.
В сумерках на деловито пыхтящем впереди буксире их стараний никто не замечал. Мальчишки испугались.
На трюм был наварен квадратный лист толстого железа, уголки, отрезанные сваркой, валялись рядом. Вот этими-то кусками и замолотили в шесть рук по гулкой крышке трюма, продолжали при этом истошно орать.
На буксире вскоре заходили вокруг рубки люди, светанули к ним маленьким ручным прожектором, что-то проговорили в мегафон. Но не остановились.
Стемнело. Холодная палуба покрылась росой. Стало действительно страшно…
Принялись искать ночлег. Аккумуляторы временных ходовых огней были укрыты ветошью и рваным брезентом. Мальчишки стащили всё тряпьё в одну кучу, зарылись общим клубком, для теплоты, в уголке палубы. Всё равно бил озноб: перепугались, да и вместо привычных домашних простыней оказались стальные корабельные листы. Ещё раз обшарили все закоулки старого парохода. Нашли в машинном отделении замызганную деревянную решетку. Улеглись на ней, стало теплее.
Наступило утро, взошло солнце, но почему-то не с той стороны.
Впереди по-прежнему пыхтел буксир.
Молчали, тоскливо выглядывали из тряпок, смотрели по сторонам.
Что-то стукнулось о борт, потом снова раздался гулкий удар.
Из причалившего военного катера к ним на палубу выскочили пограничники с автоматами наизготовку, офицеры с пистолетами.
Пришлось немного заплакать и поднять руки вверх.
Когда руководство разобралось с родителями, те, в свою очередь, рассказали им, мальчишкам, подробности. Оказывается, с буксира передали на берег по радио, что на буксируемом судне находятся посторонние лица, а услышав их гулкие удары металлом по трюму, тревожно добавили, что эти «лица» возможно вооружены, потом буксир плавно, очень незаметно развернулся…
Особо сильных репрессий по итогам не последовало, ни дома, ни в школе, но краем уха, среди разговоров взрослых, кто-то из мальчишек всё-таки уловил, что старое судно вроде бы тогда тащили не в Ригу, а в район артиллерийских стрельб боевого военно-морского флота. В качестве мишени…
Бывший капитан и, в настоящее время, заботливый отец Глеб Никитин опять выжидательно замолчал, ожидая реакции своей аудитории.
– И ты там был?
– Что же меня выдало?
– Восторг, с которым ты всё это рассказывал.
– Опять ты прав, малыш. В педагогическом подтексте – история про выбор каждого человека. Я через несколько лет после того случая стал моряком, остальных, насколько я знаю, до сих пор тошнит от вида воды за кормой.
– А почему ты бросил море?
– Хотел быть рядом с тобой с самых первых твоих дней.
К окончательной темноте установилась отличная видимость.
Через залив дрожали на нижней кромке невидимого неба слабые огни далёкого города.
«Легко узнавать в иллюминатор самолёта ночной Лондон. Освещённая хаосом своих всегда неожиданных улиц Москва с высоты не такая, она – далёкая….».
Вместе вышли на берег.
– Смотри, как прояснилось небо, завтра обязательно будет солнце!
– Если доживем…
– К чертям «если»! Кто первый просыпается – тот готовит яичницу с салом!
И уже потом, у костра, ими были сказаны друг другу последние, усталые слова перед сном.
– А в этом лесу хищники есть?
– О чём это ты?
– Ну, волки какие-нибудь…, медведи?
– Самые страшные сегодня здесь – это мы с тобой. Голодные, и с ножами.