Неделя холодных отношений
Шрифт:
Он что-то ещё ответил матушке, кажется про рост квартплаты…
Он был брезглив, и похождения Вадима его оскорбляли. Несколько раз он пытался по-серьёзному говорить на эту тему с сыном, но тот только ухмылялся. Вадиму как-то ловко удавалось не доводить свои дела до больших скандалов, но трагедии всё-таки происходили….
– Да, да… Рис? Буду, только немного, мам, и без соуса, пожалуйста…
Никто ему не говорил, но он знал абсолютно точно, что жена Анатолия решилась на самоубийство из-за Вадима. Хороший, всё-таки, у него водитель, спокойный парень, рассудительный. И хорошо, что он так ничего и никогда не узнает о своей жене и о Вадиме.
«И почему Вадиму нравилось гадить именно вокруг себя? Ещё и эта…».
Опять жжёт.
Он украдкой, вытерев пальцы салфеткой, помассировал под рубашкой грудь.
«Зря ты, капитан, не взял с собой в лес моего Вадима, напрасно…. Пожалеешь, ведь, капитан, ох как ещё пожалеешь!».
Та просьба была обоюдной. Вадим хотел на несколько дней позабыть про многие свои проблемы, да и ему самому нужно было выиграть время, удалить сына от тех, других, опасных людей, предпринять чего-нибудь в его отсутствие.
«Суетятся молодые. Без опыта, по-глупому. Наш финансовый Кирюша тоже что-то с москвичами любезничает…».
– Ефим! Ты ужасно невнимателен, – матушка в третий раз переспрашивала его про добавку. – И вдобавок рассеян сегодня. В твоем возрасте уже необходимо заботиться о здоровье. Пожилые мужчины обязательно должны с осени носить тёплое белье. Кстати, ты в этом чудовищному снегу не промочил себе ноги? Шарф я тебе приготовила другой, зимний, завтра наденешь. Вадим не заболел?
– Нет.
– А где же тогда ваш сын в таком случае?
Он устало закрыл глаза и в молчании откинулся на спинку кресла.
«Он там, где и должен сейчас быть, мама…».
День третий
ВТОРНИК
Отделение воды под твердью, появление всходов растений и деревьев плодоносящих.
Тяжело упал с неизвестного дерева замёрзший ещё мокрым лист.
Опустился к его лицу далёкий запах тёплого дыма.
Показалось?
Будто бы он стал дышать редко-редко, слышать и чувствовать тонко и тщательно.
Глеб прочно встал у обрыва.
Из-за кромки дальнего леса над заливом приподнялось узким краем густое в морозном воздухе солнце.
Днём это небо станет чистым, а пока позади солнца, как необязательная временная декорация, продолжала висеть полоса задержавшихся ночных туч.
И вот оно….
Глеб ждал этого всё утро.
Солнце ещё не выглянуло и на половину своего красного диска, а от него вверх, ложась на высокую серую пелену, как на занавес, плавно и высоко поднялся язык розового пламени. Сначала волшебный свет был узким у основания и совсем острым ближе к своей вершине, но в следующие минуты, пока солнце окончательно не оторвалось от горизонта, эта высокая полоса жёлто-оранжево-розового света упрямо выпрямлялась, стройнела, уходила ввысь, минуя рыхло лежащую полосу некрасивых туч, и становилась похожей на неподвижный вертикальный свет гигантского театрального прожектора.
Ещё через мгновение, когда солнце набрало так необходимую для своего полноценного рождения силу, луч исчез.
Блеск тонких, острых снежинок, прозрачных, ещё не белых, – как будто застывшая хрупкая паутинка беззвучно хрустнула где-то наверху и понеслась к земле короткими блестящими сверкающими иглами.
Капитан Глеб Никитин не ошибся.
За эти дни все его чувства действительно сильно обострились.
Шорох за спиной…
Он обернулся.
Шорох.… И тени.
Чуть впереди и слева, в высокой сухой траве стояла и тихо смотрела на него большая чёрная собака. Не волк, а именно собака.
Совсем близко от первой, уступом, вправо, окружая Глеба и прижимая его к обрыву – ещё одна, и ещё…
Другие собаки шли к нему молча, одинаково жуткими движениями опуская грязные морды к земле.
Без звука, пока без взгляда в его сторону, прямо перед его ногами тропинку пересёк ещё один, огромный серый пёс.
Звери остановились, зная, что нужно делать.
Холод, добыча после голодной ночи…
Серый вожак задрожал губой над клыками.
«Ребята, а у меня ведь сын…».
Не мигая, не отрывая взгляда от жёлтых глаз зверя, Глеб начал отступать к обрыву. Раскрытая левая ладонь спокойным жестом держала на расстоянии преследователей; правая – плавно дёрнула из чехла нож.
Часто ступая назад, капитан Глеб продолжал спускаться.
Проявившийся из-под снега песок скатывался на его ботинки, трава обрыва шевелилась уже почти на уровне глаз.
Прыжок сверху каждой из диких собак мог бы достать его горло.
Не мигая – в жёлтые глаза!
Ещё несколько шажков назад…
Глеб точно знал, где он сейчас стоит и что должно сейчас оказаться в его отведенной за спину ладони. Вместе с ножом – одна из здоровенных недогорелых палок, воткнутых им в тот, первый день, в снежную могилу Вадима.
«Ну-с, товарищи собачки, а теперь подходите…».
Один из зверей, рыхлая, с обвисшим брюхом, чёрно-белая сука торопливо скатилась по обрыву и жадно пила талую воду из случайной промоины на краю залива.
Внезапно за кустами раздался троекратный условный свист.
Неумелый, родной, спасительный….
– Я же тебя вечером про волков спрашивал, ты сказал, что их здесь нет…. А это что?
Сашка кивнул на многочисленные торопливые следы по-над обрывом.
– Даже и не знаю. Не видел. Может суслики на рассвете так набезобразничали?
Они возвращались к костру.
Сашка шёл медленно, кривясь на яркое солнце неумытым с утра лицом, Глеб – задумчиво постукивая чёрной палкой по своему башмаку.