Неделя на жизнь
Шрифт:
Лида с видимым трудом поднялась на ноги и прошла в соседнюю комнату. Со спины она напомнила Максу старушку. Такая же сгорбленная спина, опущенные плечи, шаркающая походка, небрежно сколотые на голове простенькой заколкой волосы.
В кармане затрезвонил мобильник. Звонил Березин.
— Леха, ну наконец-то! — обрадовался Королев, — Ты все время был вне зоны. Есть что-нибудь новенькое?
— Есть, — голос Алексея был каким-то замороженным, деревянным. «Стеклянный, оловянный, деревянный» — пронеслось у Макса в голове.
— Ну, как там Мальцева? Довезли?
— Наверное… Ее врачи забрали. Сказали, что на первый взгляд жить будет, но более точной информации они навскидку не дают, — Березин замолчал, в трубке
— Макс, тут наши ребята с Валентинычем в подвале поработали.
— Нашли что-нибудь?
— Нашли такое, что мы теперь всей бригадой ночей десять спать не сможем. Этот урод девчонок кромсал, как бифштексы. Душил, а потом снова резал… Нашли три расчлененных трупа. Опознать почти невозможно. Он их в подвале закапывал. Сука! — сквозь зубы выругался он.
— Изнасилование?
— Пока невозможно ничего сказать точно, но Валентиныч обещал поторопиться. Да и потом, сам понимаешь, времени прошло немало. Ну а у тебя там как? Из твоих скупых посланий я понял только то, что ты его проворонил. Так?
— Так, Леха. Зато я осмотрел машину — Филиппов оставил ее и смылся либо на автобусе, либо поймал частника. Нашел в багажнике мешок, а в мешке полный комплект одежды: плащ, сапоги и нож. На лезвии явные следы крови.
— На фига ты поперся осматривать машину без свидетелей? Ты что, первый день на этой работе?! Нас же теперь с бумажками затаскают!
— Да ладно тебе, у нас каждая секунда на счету. Поговорю с Валентинычем, он что-нибудь придумает. Будут тебе и ордер, и понятые, и кофе и какава с чаем!
— Очень смешно! — безрадостно хмыкнул Березин.
В комнату вошла Лидия. Увидев, что Королев разговаривает по телефону, она молча положила на журнальный столик маленький стильный блокнот в дорогом кожаном переплете и вышла в кухню. Он молча кивнул.
— Сейчас пытаюсь говорить с женой. Он ей угрожал, что убьет ребенка. Поначалу она, конечно, была в шоке, но по-моему уже немного пришла с себя. Вот, только что принесла мне записную книжку Филиппова. Сейчас буду изучать.
— Я через час-полтора подъеду. Если куда-нибудь двинешься — звони.
На пороге кухни появилась Лида.
— Хотите, я могу сварить кофе?
— Хочу, Лидия Сергеевна. Я думаю, что вам тоже не помешало бы выпить чаю и чего-нибудь съесть. Вы ведь еле на ногах стоите, а у вас ребенок.
— Да, вы, наверное, правы. Я сейчас.
Макс присел на кресло и раскрыл первую страницу.
Инна сидела за столом в своем кабинете и тупо смотрела в тетрадку, исписанную красивым, ровным детским почерком. Сочинения на свободную тему, — это то. что она любила и давала писать своим ученикам довольно часто. Она всегда с интересом читала эти первые пробы пера. Детская искренность, непосредственность и незакомплексованность заставляли порой задуматься над такими вещами, мимо которых взрослые люди порой проходят, не замечая их. Но сегодня она просто не могла заставить себя сосредоточиться. Мысли вертелись и путались. Уже почти три часа, уроки закончены, а от Алексея так и не было вестей. Примерно в одиннадцать она все же не выдержала и набрала его номер. С тех пор звонки ее стали регулярными, на каждой перемене, а один раз она даже нажала «Вызов» на уроке. Вызываемый ею абонент уже почти четыре часа находился вне доступа сети. Макс же все ее звонки сбрасывал.
«Что-то случилось!» — в панике думала она, в который раз перечитывая первую страницу сочинения и не понимая ни единого слова. Ладони то и дело покрывались противным липким потом, который приходилось вытирать платком.
Дверь кабинета открылась и в класс вплыла Раиса Андреевна Велешева. Высокие каблучки темно-синих лакированных туфель царственно постукивали по деревянному полу, оставляя на мастике едва заметные следы. Строгая
— Добрый день, Инна Викторовна, — завуч прошествовала мимо Инны и присела на стуле напротив нее. — Ну, и почему я вас так и не дождалась? Почему я сама должна ходить к вам?
Инна потерла воспаленные глаза, которые ко всему прочему начали еще и слезиться. «Вот черт, наверно тушь размазалась!» — с досадой подумала Инна и мельком взглянула в висевшее на противоположной стороне кабинета зеркало.
— Простите, Раиса Андреевна, а почему вы меня ждали? Сегодня же не было педсовета.
— Конечно, вам же наплевать на мои приказы! Впрочем, я не удивлена, ведь вы постоянно игнорируете и меня и мои просьбы, — холодно усмехнулась завуч, покачав головой.
— Какие приказы? Какие просьбы? Извините, но я вас просто не понимаю! — Инна изо всех сил пыталась вспомнить о чем таком важном ей надо было поговорить с Велешевой, но ничего не вспоминалось.
— Мне казалось, что я ясно и доходчиво пояснила позицию администрации нашей школы в нашем прошлом разговоре. Вы со своими методами воспитания и поведения, совершенно не вписываетесь в нашу команду. Поэтому, или вы пишите заявление сами, или я уволю вас по несоответствию. Поверьте, моих связей хватит, чтобы испортить вашу репутацию раз и навсегда. Но если вы сделаете это сами, то я смогу обеспечить вам неплохие рекомендации.
Инна немного помолчала, глядя на свою царственную собеседницу.
— Это шантаж? — спросила она наконец.
— Помилуй Боже! — воскликнула она с хорошо разыгранным изумлением. — Я просто пекусь о здоровой атмосфере в нашем дружном коллективе. Поймите, что вы вносите диссонанс в наш размеренный ритм. Я давала вам шанс пересмотреть свои принципы, и не раз! — она воздела холеный палец к потолку. — Но видимо вы не считаете необходимым измениться, и именно по этой причине нам надо расстаться.
Инна молча пододвинула к себе первый попавшийся чистый лист и размашистым почерком написала требуемую бумагу. Поставив подпись, она подняла глаза и увидела торжествующий взгляд Раисы Андреевны и ее победную улыбку. И тут Инна расхохоталась. На фоне того, что в последнее время происходило в ее жизни, увольнение стало казаться таким мелким, ничтожным и смешным, что она не выдержала.
Ей было безумно весело смотреть, как задыхается от возмущения Раиса Андреевна.
— Уважаемая госпожа Велешева! — произнесла Инна, промокнув выступившие от хохота слезы. — Вы, конечно, здесь царь и бог. Ни для кого не секрет, что даже наша старенькая директриса ходит у вас по струнке, потому что досиживает в своем кресле последний год. Потом вы станете полноценной хозяйкой и владычицей. Об этом все знают. Но я все же напоследок скажу вам то, что думаю о вас и о вашей «команде». Вы просто немолодая, несчастная и очень глупая женщина. Вас никогда не любили ни дети, ни их родители. Впрочем, как и вы их. Потому что в противном случае вы никогда не стали бы держать у себя в школе таких педагогов, как Олеся Витольдовна. Вы не имеете представления о том, что у детей тоже есть достоинство, которое сильно страдает, когда по нему топчут ваши туфельки с десятисантиметровыми шпильками. Дети для вас просто ступеньки, по которым вы взбираетесь по карьерной лестнице. А ведь это живые ступеньки, которые тоже могут страдать, болеть, переживать и плакать от вашего равнодушия и черствости. Они, к сожалению, не могут вам сказать этого, потому что находятся в вашей власти. А вот я могу и мне от этого стало очень хорошо и легко. А теперь возьмите мое заявление и прощайте! Рекомендации ваши мне не нужны. Счастливо оставаться!