Недоподлинная жизнь Сергея Набокова
Шрифт:
После такого града вопросов с чего мог я начать? Я забормотал, запинаясь, что мне ужасно понравился увиденный мною в Лондоне «Парад», что знакомство с его творцом — великая честь для меня, что я недавно покинул Берлин и лишь вчера обзавелся в Париже жильем, и попросил простить мне мое заикание, наверняка его умучившее.
— Нисколько. — Кокто ласково похлопал меня по ладони. — Вы говорите, как неуступчивый ангел. Но насколько вы неуступчивы, вот в чем вопрос? Пойдемте. Попробуем как можно скорее покончить с необходимостью отвлекаться на плотские утехи, согласны?
Значит, вот что такое Ужасный Бог. Очень редко в моей жизни меня прибирали к рукам с такой быстротой. Нас приютили ближайшие кусты.
— Оснастка довольно скромная, — одобрительно отметил Кокто. — Вообще говоря, я предпочитаю крупные экземпляры, однако художник работает с тем материалом, какой ему достается. Ваш, по крайней мере, ретив. Да, и чудесно отзывчив, может быть, даже слишком. О Боже! Мы уже закончили? Ну, не страшно. Вы вовсе не обязаны пытаться доставить мне удовольствие, мой милый. Я и так получил от вас все, какие потребны мне для одного вечера.
И вскоре мы снова вышли на гравийную дорожку.
— Подумать только, — заметил он, остановившись под первым же фонарем, чтобы взглянуть на карманные часы. — Моя паства решила, наверное, что я ее бросил. Надеюсь, Париж не слишком вам незнаком. Дорогу домой вы отсюда найдете?
Как мне еще предстояло не раз отметить, скорость, которую развивал Кокто, раз в пять превосходила ту, с какой движется обычная жизнь. Самые разные чувства еще продолжали клубиться в моей душе, а он уже прощался со мной:
— Спокойной ночи, мой нежный Гиацинт. Приходите — и на спектакль, и на прием. Где вы живете? Завтра утром я первым делом отправлю вам приглашение.
27
На борт «Mar'echal Joffre» [81] , барки, преобразованной в ресторан, который арендовал на этот вечер устраивавший прием богатый американец, я поднялся исполненным великих ожиданий. Одет я был в лучший из двух моих поношенных костюмов: под пиджаком с вытертыми до блеска локтями и драной шелковой подкладкой — сорочка с накрахмаленным воротником и темно-красным галстуком; все это дополнялось щегольскими сизовато-серыми гетрами. Румянец мой я умерил лавандовой пудрой, губы же подкрасил розоватой помадой (Элен Рубинштейн!). И причесался так, чтобы один из локонов нависал над левым глазом. По крайности, думалось мне, если я буду на нынешнем суаре и не самым большим красавцем, то уж самым изысканным молодым человеком — это точно.
81
«Маршал Жоффр» (фр.).
Джеральд Мерфи встретил меня у сходней. Он оказался простоватым мужчиной с открытым лицом, нимало не отвечавшим моим представлениям о богатом американце (его семье принадлежала империя изделий из кожи). Мне еще предстояло полюбоваться его немногочисленными, но чрезвычайно оригинальными картинами, написав которые он погрузился в молчание — в художнический эквивалент такового.
Подкрепившись в баре бокалом шампанского, я вышел к поручням барки, чтобы дождаться появления Кокто. По счастью, появился он скоро. И с какой свитой! Слева от него выступал бледный, тучный Дягилев с его фактотумом Борисом Кохно, справа — поразительно красивый Серж Лифарь. За ним — prima ballerina труппы Вера Немчинова, сопровождаемая Эрнестом Ансерме, под дирижерской палочкой которого обрела вчера столь трепетную жизнь «Свадебка».
Лифарь и Немчинова взошли по сходням, а Дягилев остался на берегу. Несмотря на понукания Кокто и Кохно, подняться на барку он отказывался.
— Пожалуйста, Сергей Павлович, нас ждут, — настаивал Кохно.
Дягилев потряс огромной головой, на которой каким-то чудом держался крошечный котелок. Затем поправил монокль, пожевал нижнюю губу и гневно спросил:
— Почему меня не предупредили?
— Тут совершенно безопасно, — заверил его Кохно. — Даю вам слово.
Дягилев вытащил из кармана носовой платок и начал отирать им пот со лба.
— Когда говорят «ресторан»…
— Совершенно безопасно, — повторил Кохно.
Голос Дягилева стал визгливым:
— Почему никто не потрудился предупредить меня? Неужели нет на свете ни единой души, которой я могу доверять? Ступай! Приведи Лифаря. Ни на одного из вас, неблагодарных сукиных детей, положиться нельзя.
— Гонолулу, — безмятежно и монотонно произнес молчавший до этой минуты Кокто. — Самое успокоительное слово в любом языке. Просто повторяйте за мной: Гонолулу.
Дягилев перестал промокать лоб и одарил Кокто на удивление очаровательной улыбкой.
— Подобные глупости навряд ли способны успокоить меня, Жанчик. Ну да ладно, если мне написано на роду умереть именно сегодня, тем хуже для моих кредиторов.
С этими словами он, крепко сжав одной рукой гнутую рукоять трости и локоть Кохно — другой, понес свое тучное тело вверх по сходням.
А поднявшись без опасных происшествий на палубу, остановился, чтобы обозреть толпу гостей. Когда он узнал меня, я ощутил дрожь испуганного возбуждения.
— О, мой дорогой собрат-изгнанник, — сказал он, подойдя и пожав мне руку. По-видимому, неприятные обстоятельства прежней нашей встречи совершенно выветрились из его головы. — Что слышно о нашем священном отечестве? Мне известно о вашей утрате, мой мальчик, примите мои искренние соболезнования. Для нашей трагической страны это потеря непоправимая.
На миг мне показалось, что в его водянистых глазах заблестели слезы, но тут он повернулся к Кокто и проурчал:
— Вы уже знакомы с этим юношей, мой дорогой?
— Мы уже полюбили друг друга, как котята молоко, — ответил Кокто. — Не правда ли, mon cher?
— П-п-правда, — подтвердил я.
Кохно, подошедший к нам с двумя высокими, узкими бокалами шампанского, протянул один Дягилеву, другой — Кокто. Сергей Павлович не без изящества принял бокал, приобретя сходство с медведем, нюхающим золотистый тюльпан.
Кокто заморгал — часто-часто.
— О Боже — нет, мое милое дитя, я не терплю спиртного. Пьянство — ужасный порок. Прошу вас, унесите это. Дайте мне лучше глоток негритянского джаза. Неужели Джеральд и Сара не сообразили пригласить оркестр? Зачем нужны американцы, если от них невозможно получить музыку? Мы просто-напросто должны получить ее. Иначе, дорогие мои, этот вечер погиб. Простите. Пойду искать музыку.
Дягилев, глядя ему в спину, сообщил — таким тоном, как будто эта мысль только что пришла ему в голову: