Недремлющий глаз бога Ра
Шрифт:
Мы согласно выкатились из квартиры, но на лестнице я задержал Липского.
— Ну, почём сейчас размножение? Сколько ты им заплатил?
— По двести долларов, в соответствии с действующими тарифными ставками.
— Маловато. Пожалуй, я отваливаю к другому клиенту.
Он покровительственно похлопал меня по плечу.
— Не бойся, в обиде не будешь.
— Дело не в обиде. Просто я не одобряю твою затею. Не забудь дверь захлопнуть!
Я развернулся и хотел идти, но он поймал меня за локоть.
— Послушай, их двое, а я один. Ты не можешь
— Ещё как могу! Ты, когда звал их в машину, меня разве спрашивал?
Веник прямо зашелся от возмущения.
— Конечно! Я конкретно спросил: "Берём?", а ты начал умничать и пускать слюни. Взял бы и сказал: "Нет, не берём!". А ты что? Сначала науськивал и подначивал, а теперь в кусты?
— Ничего не в кусты! Просто мне неохота строить из себя этово-тово!
— Ну, знаешь, это будет натуральное свинство, если ты не останешься. Можешь не размножаться, если менталитет не позволяет, но поддержать компанию ты обязан, суди тебя Бог!
— А вот — не обязан!
В ответ длинные худые пальцы уцепились за мою пуговицу:
— Не придуривайся, ничего особенного от тебя не требуется! Развлечешь дам светским разговором, расскажешь что-нибудь смешное и поучительное. Например, тему своей докторской диссертации. Не думаю, что после этого кто-нибудь покусится на твою невинность.
— При чём тут невинность? Мне денег жалко!
— А, жалко, да? Я знал, что у тебя на уме только секс и деньги.
— Не секс а идиотизм. Корчишь из себя, я не знаю, султана Брунея, а за душой одни долги. Скажи честно, ты сигареты давно стрелять перестал?
— Чем это ты меня попрекаешь? Между прочим, я учёный, а не новый русский!
— Тогда носи табличку, а то тебя за кого угодно могут принять.
Тут его ушибло по-настоящему — даже пена в уголках рта выступила.
А мне плевать! Между прочим, я сознательно решил не гоняться за выгодами, а посвятить себя науке. Да, сейчас я стал нищим, но разве дело во мне? Не моя вина, что общество не может достойно обеспечить свой интеллектуальный потенциал, — войдя в раж, он стал сильно жестикулировать и сделался похож на горбатую ветряную мельницу.
От частых взмахов рук раритетное пальто — предмет его гордости уже лет десять — распахнулось и явило свету выбившуюся из штанов гипюровую рубашку, которую я подарил ему на день рождения. Тоже лет сколько-то назад, когда гипюровые рубашки были в моде.
Я попытался припомнить это время, но не смог.
— Вот и вёл бы себя соответственно, а не как директор платного туалета. Девочки, водочка… это что?
Словно защищаясь, он снова вскинул длинные руки.
— Это просто попытка выжить в дерьме. Глупая — согласен. Но, скажи, ты разве не чувствуешь, что это дерьмо нам всучили насильно? Взамен прежнего, которое нагло — среди бела дня и с участием спецназа — отобрали!
Надо же, в одной фразе уместил всю новейшую историю.
— Правду рёк, Козьма! Дурят народ!
— Нет, ты не увиливай! Скажи, кто сейчас раскатывает на иномарках? Или бандиты, или бандитские депутаты. А порядочные люди где? Расширяют метрополитен! Это факт или не факт?
— Это не факт, а всего лишь данность. И к тому же, ты теперь свободен. Вали куда хочешь! Куда душа пожелает.
— А на чём «валить»? Троллейбус, он тоже не бесплатный. И душа у меня желает не «валить», а поужинать в ресторане. С женой, между прочим. Душа у меня хочет жениться, завести детей, попугая и вот такую маленькую собаку! — пальцами он продемонстрировал желаемый размер собаки.
Из солидарности я тоже махнул рукой:
— Ладно, пусть будет маленькая собака, если ты решил начать именно с неё. Составлю тебе компанию. Но только не обольщайся насчет праздника, потому что он не наш. Чужой, поал?!
Мои слова оказали на начальника экспедиции сильное воздействие, но противоположное ожидаемому. В магазине, который считался одним из самых дорогих и престижных в Москве, мы провели значительно больше часа, и всё это время он разыгрывал взыскательного начальника тыла, инспектирующего подведомственную продовольственную базу.
Глава третья
Зато когда вернулись, в квартире никого кроме кошки не оказалось.
Полы сверкали первозданной чистотой, посуда была перемыта, в ванной царил идеальный порядок, и даже мои грязные рубашки оказались выстиранными. Но след путанок простыл.
— Здравствуйте, девочки, — оглядев пустую комнату, вежливо сказал Веник.
Свалив доставленный припас в угол, я принялся разгружать путешественника, с голодухи и от амбиций укомплектованного как продуктовая автолавка.
— Сейчас мы с приятелем немного потанцуем…
— Тебе пакет! — перебил я. Возле телевизора лежал обрывок газеты, по краю которого шла надпись, сделанная косметическим карандашом: "Господа плейбои! У нас важная встреча, извините. Позвоним вечером, когда освободимся"
— Шерше ля фам! — философски заметил Липский, ознакомившись с содержанием записки. — Нужно было их на замок закрыть.
— Не понимаю, чем ты собственно недоволен? Уборка сделана качественно. Четыре сотни, разумеется, дороговато, но ведь и время сейчас такое. Всё кусается, — я не особенно огорчился, поскольку со времен первомайских демонстраций мне претили массовые мероприятия — в том числе групповые.
— А может, позвонят? Как думаешь? — с надеждой спросил он, не желая мириться с облапошившей его реальностью.
— Вряд ли. Убирать больше нечего, рубашки постираны, что им ещё тут делать? Не любовью же, в конце концов, с тобой заниматься.
Он задумался, почесал затылок и с тяжелым вздохом произнес:
— Да, про любовь ты прав. Даже если бы они остались…
— Проблемы? — обрадовался я. — От простуды или на нервной почве?
— Сам ты! У меня просто подход особый — методологический, поэтому дальше разговоров дело не заходит. Прямо интимно-социальная психология какая-то!