Недвижимость
Шрифт:
Ты думаешь, это вечно будет? Ни хрена не вечно. Скоро устаканится – и все, уже не пролезешь. Ты давай, давай сейчас шевелись. Нароешь бабок, а уж потом своими бирюльками… цацками этими… уж я забыл, как и называлось-то, честное слово!..
– Да почему бирюльками, – сдержанно возразил я. – Ничего подобного. У нас контракты с тремя фирмами, и мы скоро…
– Ладно тебе! – снова отмахнулся Огурцов, великодушно предоставляя мне, как оппоненту, возможность не говорить глупости. – Высосут из вас соки эти фирмы, и вся любовь. Ну даже если не высосут, не украдут ничего – что тогда? Твоими железками-программками и в Америке-то не миллионы
Америке! А ты не в Америке. И делать нам в Америке нечего…
Все, все, все, мне некогда! Дай я скажу и поеду, а ты тут будешь рассуждать. Смотри сюда. Имеется эн объектов, случайно разбросанных на площади эс. Требуется автоматизировать обмен информацией между каждым из них и центром цэ. Сорок шесть бензоколонок! Ежечасные сводки о движении товара, раз в сутки – отчет. Все по локальной сети. А? Такая немудреная задачка для парочки-троечки головастых мужичков. Это не на день, как понимаешь. И не на год. Поддержка, расширение… Если возьмешься, включу в совет директоров. Получишь акции. Это кроме зарплаты.
– Да я же не специалист по таким делам, – поморщился я. – Ты пойми, Василий, я…
– Отсылаю в пункт первый, – равнодушно сказал Огурцов. – Про рассуждения. Порассуждай. А потом давай звони, поработаем.
Протянул визитку и пошел к машине. Банку безразлично кинул на тротуар – трудно было в урну ее бросить, что ли?..
Джип рванул с места в карьер, а я, помнится, допил воду, размышляя: а не позвонить ли и в самом деле Огурцову?
Но так и не позвонил, и уже трудно вспомнить почему. Должно быть, как всегда: сначала все как-то руки не доходили, а когда недели через полторы хватился визитки, ее уже не было: куда-то запропастилась, черт ее знает…
Еще лет через пять я стоял у подъезда. Клиент запаздывал. Было довольно холодно. Я поставил последний срок – еще пять минут, и все, – когда во двор медленно, будто крадучись, въехал черный
“мерседес”. Откуда-то едва слышно доносилась музыка, и поэтому было особенно заметно, как бесшумно – только мягко поскрипывал снег под широкими колесами – он прокатился мимо. Снежинки безмолвно кружились и скользили по его лакированному телу.
Полыхнули стоп-сигналы. Обе задние дверцы раскрылись. Из правой, крутя головой, выскочил бодигард. Из левой между тем с кряхтением выбирался какой-то крупный господин в черном пальто… без шапки… вот повернулся, блеснув залысинами…
– Это ты, что ли, показываешь? – недоуменно спросил Огурцов, озираясь. – С тобой секретарша договаривалась? Понятно… Ну тогда в этот раз я работы тебе, Серега, не предлагаю. Работу ты нашел себе лучше некуда. – Он хмыкнул. – Молодец… Ладно, что ж… давай показывай.
Располнел; да и взгляд был загнанный.
Та квартира не подошла; через пару дней я показал ему коммуналку на Пречистенке. Еще через три дня получил аванс…
Я въехал во двор, забитый дорогими машинами, кое-как притиснулся. Шагая к подъезду, поднял голову. Окна третьего этажа полыхали в полную силу.
– К Огурцову, – сообщил я вопросительно смотревшему охраннику.
–
Двадцать седьмая…
– Фамилия?
Парень потыркал клавиши переговорного устройства, сказал несколько слов, услышал ответ. И нажал кнопку, впуская.
Дверь квартиры почему-то была открыта.
– Дома? – крикнул я. – Эй!
Огурцов выставил
– Не закрывай, – глухо крикнул он, что-то между тем мощно дожевывая. – Дворничиха тудой-сюдой шляется… одежонку кой-какую отдаю. Заходи, заходи.
В коридоре валялись клочья шпагата и обрывки газет. Я мельком посмотрел в зеркало и пригладил волосы. Проходя мимо, заглянул в комнату. Свет горел вовсю, шкаф стоял нараспашку, из ящиков свисали до полу какие-то тряпки. На огромной кровати высился террикон какой-то рухляди и тряпок: я различил угол чемодана, ручку зонта, лаковый женский сапог… Мусора тоже хватало.
– Заходи, заходи! – невнятно повторил Огурцов, заталкивая кусок в рот указательным пальцем. – Что ты там межуешься! Давай! Я уж и не ждал…
В углу возле заваленной посудой раковины лежала на полу неряшливо сметенная куча битого стекла. Большую ее часть слагали зеленые и коричневые осколки бутылок, однако в немалом количестве посверкивал и хрусталь. Бутылки побились далеко не все: целые, числом около шестидесяти, выстроенные в каре, плечом к плечу стояли у балконной двери, исключая всякую возможность выбраться на воздух. Рядом с ними пристроился большой картонный короб, наполненный какими-то отходами. Снизу короб подмок и раскис, а сверху в нем густо воняла креветочная шелуха. Ярусом выше – то есть на столе, на поверхностях кухонного гарнитура и подоконнике – снова высились разнообразные бутылки (здесь порожних не было; что с крепким – большей частью раскупоренные; но выглядывали и непочатые), стояли тыркнутые наискось тарелки с зачерствевшей икрой (в одной торчало несколько окурков), пепельницы, вскрытые консервные банки. Валялись куски хлеба, мясные деликатесы в полиэтилене, маринованный чеснок, объедки пирожных, а также рюмки, чашки, стаканы. Стена была щедро заляпана чем-то вроде тертой свеклы с майонезом, чесноком и орехами. В целом эта большая кухня выглядела так, как если бы по ней проехал, отступая с боями, продовольственный обоз армии противника.
– Давай-ка я тебе стаканчик, – говорил Огурцов. – Который почище. Выпьем напоследок… Садись.
– Я на машине, – сказал я. – Почему напоследок?
– Ну и дурак, – сказал Огурцов, не услышав вопроса. – Хрена ли тебе в машине? Самая лучшая машина – такси. Ну, будем.
Припал к стакану, вытянул содержимое и стал закусывать.
– Дрянь огурцы, – сообщил он, морщась и что-то между делом сплевывая из набитого рта. – Помнишь, Серега, какие раньше были огурцы? То были огурцы. А это разве огурцы? Гандоны это, а не огурцы… Мяса хочешь? Давай, чего ты… Вон посмотри на меня.
–
Он похлопал ладонью по брюху. – Жрать надо, вот что. Сил не будет, если не жрать.
– Да ладно тебе, – сказал я. – Пиво есть?
– Под столом погляди. Ладно, ладно… вот тебе и ладно. Ни хрена не ладно. Сейчас посмотрим… – Он поднялся, тычком вилки сбил со стоящей на плите жаровни крышку, с металлургическим грохотом обрушившуюся на конфорки, и полез туда. Обернулся: – Гуся будешь? Гусь. Давай жри гуся, чего ты…
Я понял вдруг, что Огурцов пьян в дым.
– Гусь. Это ведь не страус. Верно? Что такое гусь? Птица. Такая ма-а-а-а-аленькая птица. Птичка. Ласточка с весною в сени к нам летит… Нет, я что хочу сказать? Вот мне все говорят – худей. А зачем? А то еще: из-за стола вставать с чувством легкого голода… Хорошо, я согласен. Но ты прикинь: ведь легкого же! А?