Недвижимость
Шрифт:
– Не то что раньше! Раньше-то Сереженька не нам, а Голубятникову хорошие квартирки предлагал. А теперь нам вот какая квартирка, а
Голубятникову… – Алла Владимировна икнула и вперилась в меня взглядом голубых и совершенно безумных глаз. – А что
Голубятникову? Сережа, что Голубятникову? А что Голубятникову,
Сережа? Что Голубятникову? Голубятникову-то что? – снова и снова настырно повторяла Алла Владимировна.
– Голубятникову? – как можно более равнодушно переспросил я.
–
Да ничего особенного… Позавчера показал ему одну квартиру. На первом этаже, правда. Но он согласен.
– А сколько метров? Метров-то
– Да какая вам разница, Алла Владимировна! Вам ведь ваша квартира-то понравилась? Уверяю вас: у Голубятникова хуже.
– Нет уж, Сережа, вы скажите!
– Ну сколько метров однокомнатная в панельной пятиэтажке? – раздраженно поинтересовался я. – Тридцать с половиной.
На самом деле было тридцать два.
– А у нас?
– А у вас тридцать четыре. Только в полноценном кирпичном доме, на четвертом этаже, с балконом. С кухней! С лифтом! С матрасом!
Есть разница?
– Ага. Здесь у меня комната двадцать три. А у него пя… пятнадцать. Теперь ему три… тридцать. А мне, значит, тридцать четыре?
– Ну и что? – спросил я, яростно вруливая в арку. – Вы о себе подумайте, Алла Владимировна! Вы же не первый день расселяетесь!
Вам мало, что ли?
Алла Владимировна опять икнула, а потом выговорила басом, оборачиваясь:
– Валентин! Это что же такое у нас получается?!
16
Степаша запаздывал, я слушал доверительное бормотание Нины
Михайловны, иногда кивал и поддакивал, а думал все о ней, о ней, проклятой! – об Алле Владимировне Кеттлер.
Господи, ну почему ее заклинило на Голубятникове?..
Конечно, Алла Владимировна Кеттлер – это особый случай. Это как бутылка с прокисшим шампанским. Того и гляди, даст в потолок и всех уделает…
Вот и дала.
И дала просто-таки с необыкновенной силой!..
Я снова вспомнил, как подвез их к дому… Алку уже разобрало как следует. Нет, ну откуда в такой субтильной дамочке столько голоса? И ведь какого – пронзительного, как железом по стеклу… бр-р-р-р!.. Я понимал, что урезонивать ее – это все равно что уговаривать самум или землетрясение. Единственным выходом было бежать без оглядки. Но я даже и убраться не мог! То есть не мог без ущерба для ее здоровья: из машины Алла Владимировна, вопя, все никак не могла вылезти целиком: раскорячилась впополам – одна нога уже на асфальте, другая на полике. В конце концов мне пришлось ее немного подтолкнуть… А пока она в этой позиции разъясняла, кто чего стоит, кто чего хочет и кто что получит в итоге, брат ее Валентин мирно стоял у водительской, у моей то есть, дверцы, склонив голову набок и прислушиваясь к визгливым воплям своей бешеной сестры с явным интересом, – хотя в том, что она говорила, ничего нового не было.
Ну что с ней, с безумной теткой, поделаешь? Да и зачем ей, если вдуматься, отдельная квартира? Ни к чему. Ей все равно, где водку трескать. В коммуналке даже лучше – будет кому “скорую” вызвать, когда вальтов погонит…
Дустом таких посыпать! Как тараканов.
– Да, да, – сказал я. – Конечно.
Дустом, дустом… Однажды я привел покупателя в квартиру, лишь накануне освобожденную жильцами. Это была однушка в панельке, и прежде жили в ней пятеро – муж с женой, двое детей и кошка, – и если кто-нибудь из них хотел ненадолго присесть, ему приходилось взять на руки что-либо из скарба. Покупатель волновался – квартира, по его словам, совершенно ему подходила, цена тоже
Вот такой бы штукой – и Аллу Владимировну Кеттлер!
– Естественно, – кивнул я. – Еще бы.
Прав Константин – есть же люди, что умеют работать с таким контингентом! В сущности, это не трудно. Денег дать в долг… пару недель поить… втереться в дружбаны. Потом р-р-р-раз – перемена участи: пора за все хорошее бабки на стол! Нет бабок?
Ну извини, брат, извини, сестра… тогда переедем в славный город Павлов Посад. Нет, что вы, никто никого не неволит. Полная свобода. Хочешь – в Павлов Посад. А не хочешь – послезавтра у помойных баков найдут. Говорят, все выбирают Павлов Посад…
Но я не умею.
А чисто теоретически интересно, конечно, вообразить, что бы сказала Алла Владимировна, обнаружив, что я хочу стать ее другом. Сидеть в ее закисшей комнатенке, гонять в магазин, выпивать и беседовать о бесчестии коварного Голубятникова… Да ничего бы не сказала. Подумаешь. И почище дружили. Нормально.
Всякому человеку есть чем гордиться…
– Что?
– Я говорю, такие люди попадаются, что просто нет с ними никакой возможности!..
Я снова согласно кивнул: вот уж что да, то да.
Нина Михайловна продолжала монотонно ворковать, совершая руками мелкие взмахи и время от времени возмущенно тряся головой.
Ничего содержательного она не говорила, и поэтому я все кивал, а думал между тем о своем. У Огурцова я взял тысячу авансом под расселение Алкиной квартиры… тысячу теперь придется отдать, будь она трижды неладна, эта тысяча… Где ее взять-то? Вообще, почему все время нет денег? Этот вопрос оставлял после себя в груди ощущение неприятной сухости. Нужны, ой как нужны – и много; а нету. Опять вляпался, почти равнодушно поставил я диагноз. Степаша запаздывал, а матушка его несла что-то с Дону, с моря… занимала время. Тоже хороша, ничего не скажешь. Та еще штучка. Бог ты мой, откуда же столько придурков на мою голову?..
– Нет, ну вы представляете?!
– Да-а-а…
– А ведь до четвертого класса он замечательно учился! Вы не поверите: учителя души не чаяли.
– Да, да…
До четвертого класса. Понятно. Спиноза. Яблочко от яблоньки…
– И очень, очень скромный всегда был мальчик. Другие, знаете… самонадеянные такие – не надо того, не надо сего! Молодость-то играет в одном месте. Вот они и топырятся – я сам, я сам!.. А
Степаша так и сказал: нет, мама, я без репетиторов не поступлю.
Он мальчик серьезный, может силы свои оценить. Все сам рассудил: так и так, говорит. Сели мы с ним, поговорили по душам… Нет, мама, давай нанимать. Ему четыре экзамена нужно было сдать… первый математика. Ну, конечно, на пятерку-то я не рассчитывала.