Нефтяной принц
Шрифт:
— Я хотел воды не для себя.
— Для кого же?
— Для моего доброго друга Хромого Фрэнка. Он пожаловался на жажду, а я еще и поссорился с ним… Вот и подумал, что мы помиримся, если я ему принесу воды.
— Что за глупость! Из-за какой-то пустяковой ссоры вы подвергли смертельной опасности все наши жизни! Не находись мы в самом сердце диких краев, я бы выгнал вас из отряда. Но сейчас, к сожалению, я не могу этого сделать, ибо так вы немедленно погибнете.
— Кто, я? Никогда! Тот, кому суждено исполнить высокую культурную миссию, подобно моей, выражающейся в сочинении двенадцати актов, не может погибнуть!
— Оставьте
Кантор отрицательно покачал головой и рассказал о своем пленении и обо всех дальнейших событиях, не умолчав и о том, что одолжил свой нож Поллеру.
— Черт возьми! — выругался Олд Шеттерхэнд. — Этот человек просто притягивает к нам несчастья. Теперь придется побеспокоиться, чтобы эти мошенники от нас не сбежали. Я-то надеялся, что…
Громкий крик нихора прервал его рассуждения. Взглянув на освещенное место, он сразу понял, в чем дело. Поллер, Батлер и Нефтяной принц внезапно вскочили и рванули со всех ног по направлению к лошадям краснокожих.
— Они удирают! — закричал Хромой Фрэнк. — Скорее по коням и за ними, иначе…
Он не закончил фразы, потому что решил немедленно действовать, но Олд Шеттерхэнд крепко схватил его и удержал на месте.
Индейцы тоже помчались к лошадям, но три беглеца оказались проворней, и, несмотря на отчаянный вой краснокожих, послышался удаляющийся топот лошадиных копыт.
— Вот они и убежали! Навсегда скрылись от нас! — причитал Фрэнк. — Почему вы меня не пустили в погоню?
— Потому что это очень опасно, да и не нужно.
— Опасно? Вы считаете, что я испугаюсь трех этих негодяев?
— Я имею в виду краснокожих. Мы еще не договорились с ними, и приходится быть очень осторожными. Если мы бросимся преследовать беглецов, то попадем в руки к нихора. Мы останемся здесь до тех пор, пока не разберемся с ними.
— И позволим трем мошенникам уйти?
— Да в силах ли мы поймать их среди ночи? Если такая возможность и существует, оставим ее краснокожим. Слышите? Они уже пустились в погоню за беглецами, значит, мы можем не утруждать себя.
— Ну, уж эти-то индейцы не слишком перетрудятся.
— И этим только докажут, что мы поступили разумно. Если мы дождемся дня, то сможем прочесть следы и последовать за ними.
— Но у парней будет такое огромное преимущество!
— Пожалуй, мы их догоним, и их легко будет задержать, потому что защищаться они не смогут. Ведь у них и оружия-то всего, что перочинный нож, любезно подаренный нашим господином кантором, а это не слишком опасная штука.
Все согласились, что он прав, и даже Фрэнк последовал общему примеру. Через какое-то время снова послышался конский топот, а потом все стихло. Погоня оказалась безрезультатной; в случае удачи индейцы бы долго ликовали.
Завтрашний день обещал быть напряженным, поэтому все вынуждены были снова улечься спать. Виннету и Олд Шеттерхэнд бодрствовали, наблюдая за нихора, ибо те в любой момент могли отважиться освободить пленного вождя. Ночью нихора вели себя спокойно, а когда наступило утро и спящие белые пробудились, они увидели сидящих на берегу реки индейцев, так и не сомкнувших глаз.
До сих пор никто не разговаривал с Мокаши, да и он не раскрыл рта, лежа так неподвижно, словно удар Олд Шеттерхэнда умертвил его. Однако вождь был жив и зоркими глазами смотрел вокруг.
Пришло время сказать ему, чего от него хотят, и Олд Шеттерхэнд собирался взять слово. Но Виннету, догадавшись об этом, кивком попросил друга помолчать и, вопреки своему обыкновению, сам обратился к Мокаши:
— Вождь нихора — сильный человек, великий охотник и очень смелый воин. Самого сильного бизона он убивал одной стрелой, поэтому его и назвали Мокаши. Я мог бы говорить с ним как с братом и другом, поэтому прошу его сказать, кто я такой!
Такое обращение показалось странноватым, но оно имело свою цель.
— Ты Виннету, вождь апачей, — ответил Мокаши.
— Верно. Только почему ты не назвал племя, к которому я принадлежу?
— Потому что все племена апачей признали тебя вождем.
— Да, это так. А знаешь, к какому народу относятся навахо?
— Они тоже апачи.
— А нихора, назвавшие тебя своим вождем?
— Апачи.
— Твои уста говорят правду. И все, кто принадлежат к великому народу апачей, — братья. Когда у отца много детей, то среди них царит любовь и взаимовыручка. Так должно быть. В нужде и беде они помогут друг другу, они не то что драться, даже ссориться не должны. На юго-востоке живут команчи, смертельные враги апачей. Каждый год их воины приходят биться с апачами, поэтому наши племена должны сплотиться в борьбе против этих воров и убийц. Однако мы этого не делаем. Наоборот, наши племена враждуют между собой, уничтожают друг друга, и в итоге, когда приходит необходимость, слишком слабы, чтобы отразить смертельного неприятеля. Мое сердце отяжелело от этих забот. Нихора и навахо называют меня вождем апачей, но они сами апачи, поэтому должны слушать слова, исходящие из моих уст. Ты взял в плен Виннету и его белых братьев, хотя мы ничего вам не сделали, а я принадлежу к одному с тобой народу. Можешь ты мне назвать разумную причину своего поступка?
— Твое сердце больше склонно к навахо, чем к моему племени.
— Ты ошибаешься. Я ваш общий брат.
— Твоя душа принадлежит бледнолицым, нашим врагам.
— И опять ты заблуждаешься. Я люблю всех людей одинаково, и мне неважно, какого цвета у них кожа — белая или красная. Но все злые люди — мои враги, будь они белые или индейцы. Топор войны выкопан, и теперь брат идет на брата, чтобы пролить новую кровь. Это плохо, потому сегодня я не считаю себя вашим другом. Я не помогаю ни вам, ни навахо, я только призываю закопать томагавк войны и опять жить в мире.
— Этот невозможно. Мир может наступить только после того, как прольется кровь. А до тех пор мы не будем слушать никого, кто говорит о мире.
— И даже меня?
— И тебя тоже.
— Вижу, что мои слова напрасны, а Виннету не привык говорить впустую. Продолжайте свой спор с навахо, но берегитесь втягивать в него меня и моих белых братьев! Ты обошелся с нами как с врагами, но мы хотим это забыть. Сейчас ты у нас в руках, твоя жизнь зависит от нашей воли. Скажи, хочешь ли ты, чтобы в палатках ваших врагов говорили: «Олд Шеттерхэнд и Виннету пленили Мокаши, хотя при нем было три сотни воинов»? Хочешь, чтобы о тебе говорили: «Он вынужден был вернуть даже белых скво и детей, плененных им»?