Негатив положительного героя
Шрифт:
Из дальнейшей, то ленивой с прихлебом, то скороговорчатой с захлебом, болтовни забубённого Грубианова Палмер поняла, что он недавно стал членом правительства, а именно министром культурных коммуникаций – не путать с министерством культуры – Российской Федерации, и вот сейчас прибыл в Вашингтон во главе делегации. «Переговоры ведем, старуха, по пять, по пятнадцать переговоров ежедневно, всего пять тысяч переговоров! Десять тысяч соглашений подписываем! Курьеры летят туда-сюда, тридцать тысяч курьеров! Факсы, модемы, все дымится! У меня и у самого уже дымится, потому и тебе звоню! Приезжай в «Риц-Карлтон», спросишь министра Грубианова!»
Иначе, как дурацкой шуткой, не могла
«Послушай, Эркэйди, я совсем не в позиции идти в тебя три часа эй эм», – наконец сформулировала Палмер.
«Ну вот, опять по-чухонски заговорила», – огорченно вздохнул министр, а потом совсем ее ошарашил, сказав, что в таком случае Магомет сам придет к горе, в том смысле, что вечером он будет в десяти милях от ее «с-понтом-Страсбурга», а именно в Корбут-плэйс, ну да, у тех самых Корбутов, которые дают ужин в его честь, и он ее приглашает как министр. Приезжай без балды, этот Стенли Корбут – совсем нормальный малый, совсем свой в дупель чувак, торчит на Рашен Арт, Птица-Гамаюн замаячила его до пупа!
Корбут-плэйс! Хоть и расположено было это поместье в десяти милях от Страсбурга, местные жители могли увидеть его крыши только с видовой площадки на Голубом Хребте, в тридцати милях отсюда. Все подъезды к лесистой территории, размером не уступающей карликовым государствам Европы, вроде Андорры или Лихтенштейна, были перекрыты шлагбаумами. Для местной девушки приглашение в замок королей мясомолочного бизнеса было равносильно какому-то опро-ивоннованному воплощению мечты. Палмер была уже не совсем местной, но тем не менее поехала. Почему-то захотелось снова увидеть полные красные губы Аркашки Грубианова. Что касается робости перед мясо-молочной аристократией, то Палмер, вращаясь чуть ли не год среди богемной или, как тогда говорили, «халявной» шпаны, уловила одну кардинальную установку «а мы кладем», то есть «нет проблем», в непрямом переводе на английский.
Ничего не сказав своему сержанту, она отправилась в своей «тойоте». Может быть, Аркашка и все наврал, но почему не рискнуть? У первого шлагбаума дежурили сильные ребята из корбутовской гвардии. Узнав, что она приглашена министром Грубиановым, они почтительно козырнули и теми же увесистыми ладошками указали направление. Сразу же за чекпойн-том лес переходил в парк. За аллеями стройных дерев видны были обкатанные идеальной стрижкой зеленые холмы, античные скульптуры и садовые, на версальский манер, террасы, спускающиеся к пруду с фонтаном. Стекла шато отражали шэнандоаский закат во всем его великолепии и даже превосходили это природное явление, поскольку добавляли к нему архитектурную симметрию. Эти закаты меня всю жизнь сбивали с толку, подумала Палмер, входя в замок. Только уже переступив порог, она сообразила, что дверь ей открыл лакей в чулках и перчатках.
В обеденном зале с дубовой резьбой, которой бы хватило на эскадру фрегатов,
За столом шел оживленный разговор, ну, разумеется, о России. Леонид был настоящим лидером, господа, а вот его дочь Брежнев – это воплощение женственности. Совершенно согласен, я знал и того, и другую. Леонид был tought, но Брежнев оказалась сущим очарованием! Площадку постепенно захватывала старуха с подсиненными седыми кудрями, известный тип полуочумевших богатых энтузиасток, у которых каждый год новая «феня»: то Винни Манделе премию дают за «нравственный героизм», то каких-то обожравшихся поэтов везут на собственном самолете в Португалию, то «диснейленд» открывают для уличных гангстеров, чтобы отвлечь их от «крака» и пистолетов. В данный период старуха занималась долларовыми вливаниями в Министерство культурных коммуникаций Российской Федерации, МККРФ, и поэтому все ее слушали со вниманием. Звали эту даму, естественно, Джейн, она рассказывала:
«Колоссал импрешнз, фолкс, неизгладимые! Возле Москвы мы посетили дом великого русского поэта на букву «П», сейчас вспомню, ах да, дом Потемкина!»
Министр и члены делегаций почтительно кивали нижними частями голов. Им никто не переводил, и они, конечно, ни фига не понимали. При слове «Потемкин» кто-то неуместно хохотнул. «Поэт Потемкин?» – переспросила Палмер. С этим именем у нее еще со времен ранних штудий в университете Вандербилд связывалось что-то не совсем поэтическое, что-то из области тайной войны, штурма Турции: жезл с бриллиантовой шишковиной, стеклянный глаз, яхта Онассиса, нет, это уже из другой оперы.
«Не просто поэт, а великий поэт, – сурово насупилась Джейн, сама как бы слегка из потемкинской эпохи с ее голубоватой волнистой укладкой. – Он жил в маленьком городе Переделкино». Неожиданно название «маленького города» было произнесено почти по-русски.
«Пастернак!» – тогда воскликнула Палмер, и Аркадий Грубианов гулко захохотал, чуть не сорвался.
«Где? – быстро оглянувшись, спросила миллиардерша, потом озарилась. – Ну, конечно, я немного перепутала, доктор Пастернак!»
Палмер начала разрезать что-то поданное на фарфоровой тарелке, похожее на тихоокеанский атолл; она трепетала.
«Сын великого доктора Пастернака показывал нам его дом, – продолжала Джейн – Бедный, бедный, как он жил! Послушайте, сказала я сыну, пожалуйста, не возражали бы я вас снимала за столом вашего отца? О, бой воспалился возмущением! Он кричал и махал руками, отвергая мое скромное предложение! Я никогда не думала, что между отцом и сыном были такие напряженные отношения!»
«О, бой! – - воскликнула тут в тон золушка этого вечера, которую никто не знал, кроме нескольких русских. – Да ведь ваше предложение, дорогая миссис Катерпиллер, прозвучало для этого человека святотатством!»