Неигра
Шрифт:
Но уже на следующий день Полинка явилась из лицея веселая.
– В воскресенье у нас прогулка! Нужны кеды, куртка, бутерброды и термос! Через парк, который за школой и через лес мы выйдем в поле, пойдем вдоль Москвы-реки, будем наблюдать закат, а потом выйдем к метро. Кто захочет, поедет домой, а кто захочет, отведет Копейку в конюшню. Она понесет наши сумки и одеяла и повезёт тележку с сеном. На привале мы будем сидеть на тележке в сене и пить горячий кофе из термосов.
– Это разумно. На земле сидеть теперь холодно, – заметила Августа.
– Только дождь может помешать, – вздохнула Полинка.
Поздно вечером она прокралась в Прошкину комнату и зашептала кукленышу:
– Прош-Прош, сделай, чтобы не было дождя в воскресенье! Ну хотя бы такой пустяк ты можешь?! Это всего лишь погода.
– Нет, – смущённо пробормотал Прошка, – я не в силах даже предотвратить стихийное бедствие.
– Будет стихийное бедствие?!
– Где-нибудь наверняка будет. А я буду наблюдать, как ничтожный зевака.
– Так ты вообще ничего не можешь? Жаль! Ну, не расстраивайся, я придумаю что-нибудь сама. Возьмём зонты. Бабушкин я захвачу для Марины Романовны. А всё же как жаль, что ты не волшебник! Ты бы превратил меня во что-нибудь такое! Между прочим, девчонки говорят, что волшебную палочку можно самой выточить из нарфика. Но тогда мне придется сначала заниматься всем этим колдовством, а потом начисто забыть. Иначе это не чудо – то что сама себе устраиваешь, это просто дело. Чтобы быть счастливой надо не знать ничего. Многие знания – многие печали. Это Марина Романовна рассказала. А то давай, попробуем вместе научиться делать чудеса?
– Попробуй. У меня точно не получится.
– Может быть, ты боишься? Ну, обжёгшись на Пузыре… Тебе надо к психотерапевту?
– Нет, – замотал головой Прошка, – я просто совсем не имею никаких сверхъестественных способностей и склонности к чудесному.
– Как же ты превращался в Амура Фальконе и в белый цветок? А то придумал Василия Васильевича так, что он оказался настоящим человеком? Значит, у тебя есть способности и склонности, только ты боишься?
– Это у них были способности и склонности.
– А кто ты тогда такой, я вообще
– Я – тайна.
– Открой мне эту тайну!
– Я её не знаю.
– Прош-Прош! Ну пожалуйста! Очень интересно!
– Я просто существую. Но попробуй спросить Августу! Она, может быть, знает обо мне больше, чем я сам.В воскресенье погода вела себя примерно, не было туч, ветра и дождя. Природа наблюдала прогулку Марины Романовны в сопровождении учениц и серой лошади. В лугах – тепло и тишь. Дуновение ветерка – только чтобы донести до обоняния эстетки аромат прелых листьев и теплой земли, облачка-барашки – только чтобы украсить небо и позволить ей помечтать вслух.
– Посмотрите-ка вокруг! Посмотрите-ка на этот свет! Посмотрите-ка на это небо! Всё так прекрасно! Приобщайтесь! Пользуйтесь! Живите! Это всё адресовано каждой из нас лично! А ещё верьте в свои силы! Надейтесь! Не вздумайте сомневаться, что все мечты сбудутся! Так учил Лев Толстой. А я добавлю – кроме тех, что необходимы вам просто как мечты. Что бы ни случилось! Если в сердце у вас любовь, жалость, вам нечего бояться в этом мире! «Кто любит, тот любим! Кто светел, тот и свят!» Каждая из нас может быть ясным солнышком для других, для мира. Неужели можно, будучи в своём уме, отказаться от такой участи и думать о чём-нибудь пустом и ненужном, ну, вроде денег? – обратилась Марина Романовна к Полине, которая не отставала от учительницы ни на шаг, хотя все время попадала ногами в лужи и давно промочила ноги.
Её удивляло, что другие предпочитали упустить какое-нибудь слово эстетки, но зато обойти кочку или лужу. Марина Романовна обняла за плечи свою верную Полинку и улыбнулась ей.
– Конечно, такое невозможно, – уверенно заявила Полина, улыбаясь Марине Романовне.
– А по моему всё это сказки, – заявила чересчур строгая девочка в очках, шедшая по другую руку Марины Романовны.
Учительница обернулась к ней. А Полина зажмурила глаза и обратила лицо к солнцу. Под ее веками пылал, играл, звучал, жил пурпурно-золотой счастливый мир улыбок, любви, легкого объятия Марины Романовны, чудесного осеннего дня, листиков бересклета и надежды, огромной, как мир.
Лицеистки вовремя успели погулять, по последнему теплу. Настала пора дождей и беспощадного холода. Правда, у Полинки теперь была теплая красивая одежда, но Августа по-прежнему ходила в потрепанном тяжелом пальто и не хотела купить себе другое. Да и сбережений у нее уже не оставалось. А писем от Анки не было.2. Прошка-зевака и эстетка
«Дорогая ба! Ты меня еще не забыла? Но все равно, вряд ли узнала бы теперь…»
Куча фотографий. Блестящие, пестрые, многолюдные. Глаза разбегаются и не видно Анку. Солнечная улица пёстрого города. Смуглые девушки в розовом, желтом, синем, зеленом. Они смеются, бегают и мельтешат даже сфотографированные.
– Вот она! – нашла Полинка, – обернулась к плюшке в шортах. Только ухо видно.
– Действительно, – Августа узнала, – это ее стройная фигурка! И точеное ушко!
На Анке были красные кеды и жёлтые носки, яркие клетчатые короткие брючки «капри» с рубахой, и цветные браслеты на загорелых руках. На другой карточке Анка изобразилась сидящей на балконе, окруженная все теми же подружками, среди цветов и синего неба. Поза ее была непринужденна, улыбка – ослепительна, в руке – сигарета, на ногах – все те же красные кеды. Еще на одной картинке Анка держала под руку сеньора во всем белом, в темных очках и с браво закрученными усами.
– Кажется, это Кузя? – спросила Августа Полинку.
– Конечно, он! Интересно, он все еще князь? Или теперь повар? Интересно, может быть повар князем?
– По-моему, он выглядит вполне прилично, – заметила Августа, – лучше, чем здесь.
– Анка тоже лучше, – подтвердила Полина, с интересом разглядывая изображения сестры.
Августа вернулась к письму. Она читала вслух, Полинка с Прошкой рассматривали фотокарточки и слушали.«Здесь чума! Кажется, я создана, чтобы жить здесь. Я купалась в теплом Атлантическом океане и загорала. Я, оказывается, так люблю солнце и свет! Синее небо и синее море! Бедные вы мои, у вас унылая зима, декабрь. Два года назад я и представить себе не могла, что буду так счастлива, и так скоро. Кузя купил подержанный „сеат“! Он такой крутой! А вам он не нравился! Учти, Полинка, наша ба ничего не смыслит в женихах. Советуйся только со мной. Кстати – почему ты мне не написала? И бабушка не написала. А я ждала-ждала…
Работа у меня – чума. Я вроде официантки, но лучше. Кормлю короля и компанию. Донна Стефана – лапочка. Между прочим, ее дядю, брата короля, я щёлкнула по носу, когда он плохо ел. И еще буду щёлкать, так что все хорошо!
Разве что ноги устают с непривычки, носишься из столовой в кухню, из кухни в столовую. Но я на этот счёт не заморачиваюсь. И моя униформа немного строга и стеснительна – что-то такое традиционное. Зато торжественная и очень дорогая! После работы мы развлекаемся с друзьями, гуляем. Все здесь меня любят. Кузя тоже любит меня безумно. И развлечения он умеет придумывать. Обо всем интересном буду писать. И вы пишите мне. Ваша донна Анна».Августа всплеснула руками.
– Она опять забыла указать обратный адрес! Что за наказание! У меня лежат пять неотправленных писем.
– Она вообще много чего забыла, – заметила Полина, – например, прислать тебе пальто с королевского плеча.
– Пальто… Без пальто с королевского плеча можно обойтись, – задумчиво проговорила Августа, – плохо, что она устаёт. Официантка, скажите пожалуйста, радость какая! Да и где она живёт? Раз адрес не присылает, небось, в такой норе, что и адреса нет?
– Так ведь фотографии! – возразила Полинка. – Вот балкон, вот какая-то большая светлая комната, вот еще комната с огромным окном. И всё такое у неё чистое, яркое, глаза режет…
– Фотографии могут быть старыми, – покачала головой Августа, – они же никогда не выцветают, эти цветные современные фотографии! А теперь она невесть где!
Августа сгребла весь ворох себе на колени и пристально вглядывалась в каждую.
– Синее море, скажите пожалуйста! – ворчала она.
– Да ей весело, она кайфует, – уверяла Полинка.
– Боюсь, – покачала головой Августа, – это веселье наигранное. Она ни слова не пишет о деньгах, которыми обещала помогать нам. Она бедствует! А Кузя он и есть Кузя. Этот – не Василий Васильевич Пузырь. Бедная моя Анка!
– Августа, ты все навыдумывала. Ей весело! – вмешался и Прошка.
– Не может быть, Прошка. Сам подумай. Ну чего веселиться?…
– Ну… море синее. Солнце.
– Радость какая! – Августа махнула рукой.
– Говорю тебе, сто пудов! У неё просторная светлая квартира!
– Но ты же ни в чём не уверен с тех самых пор, как Пузырь лопнул!
– Я своими глазами видел!
– Ты видел издали, за много тысяч километров. Что ты мог разглядеть с такого расстояния!
– Нет, я вблизи видел. Я был у неё в гостях.
– Когда?!
– Сейчас!
– Мы же тут с Полиной были и ты с нами!
– Вы отвернулись, а я смотался тем временем.
– Чепуха какая! Прямо сейчас? И что ты там видел?
– Путаницу, пестроту! Всё, что ей нужно для счастья, а я не понимал! – воскликнул младенец. – Ей нужна была путаница, в которой я тут у вас совсем запутался, и не могу распутаться… Двумя словами, суета сует!
– Что она там делает?
– Мельтешит!
– А тебя видела?
– Она подмигнула мне и обозвала.
– Чепуха какая! Подмигнула? – растерялась Августа.
– Я в осадке! Обозвала?! – удивилась Полинка.
– Она сказала: «А в тебя я вообще больше не верю, гриб галлюциногенный! В Испании таких нет!» Меня нет в Испании! А я как раз был в Испании! И потом – разве я гриб?
– Совсем нет! Сама она грибница! – возмутилась Полинка.
– А как она выглядит?
– Точно как на фотографиях.
– Хотела бы я знать, как у тебя получается этот фокус – ходить в гости без адреса? – задумчиво проговорила Августа.
– Я же познаю мир, ну что здесь непонятного? – недоуменно возразил младенец.
– А не можешь ли ты отнести ей мое письмо? – с надеждой спросила Августа. – Она очень ждёт! И не понимает, почему мы ей не пишем…
– Ну, попробую, – согласился младенец.
– Ты же ничего не умеешь! – напомнила Полинка. – Ты растерян, у тебя ноль на выходе, нет ни способностей, ни склонностей, ты рефлексируешь, ты, вообще, «зевака»! У тебя всё равно ничего не получится!
– Отвернитесь, вы меня смущаете! – велел уродец.
Полинка пожала плечами и вышла из комнаты.
Августа присела к столу и принялась глядеть за окно. Нахохленный голубь примостился на подоконнике. Он стоял, поджав окоченевшую лапку и, пытаясь согреться, время от времени переступал на другую. Сегодня Августа, как обычно, вынесет птицам во двор накрошенного хлеба. Она для них – как человечек из часов. Такая точность, такое прилежание! Она и сама для себя – человечек из часов. Это же надо каждый день, столько лет… сколько лет? Когда это началось? С каких первых крошек? Когда-то первая чёрствая краюха хлеба не была брошена в мусорное ведро. Что-то же послужило причиной…
– Августа! Я упал письмом ей в руки. Но она меня не видела!
– А ты был настоящим письмом?
– Даже с маркой на конверте и почтовым штемпелем! Но ей всё казалось, что это муха жужжит и достаёт её! Она смахнула меня с колен.В другой комнате перед зеркалом большого комода восторженно топотала Саломея. До Рождественского представления оставалось всего ничего. И завершалось время, за которое Августа внесла плату в Лицей.
– Госпожа Саломея, позволь поговорить с тобою, – ласково сказала Августа.
– Ба, ты такая серьезная!
– Да. Как мы с тобой и думали, Кузя оказался не поймёшь чем! Анке сейчас трудно. Прошка не сумел отнести ей письмо. Твоя сестра одна, в далекой стране, беспомощная. Ведь она еще совсем, совсем маленькая девочка! Поэтому она не смогла купить мне пальто. И не сможет больше присылать нам денег. Такая вот петрушка.
– Что ж такого? Разве мы не обойдемся без её денег?
– Мы будем жить, как и раньше. Но платить за Новейший мы уже не сможем.
– А как же? – Саломея растерянно разглядывала свое отражение в зеркале.
– Будешь учиться в обычной школе. И всё будет у нас просто замечательно!
– В обычной! Что ты говоришь, ба! Нет, это невозможно. А Марина Романовна? Нет, она не допустит этого!
– Ты же умная девочка… Не то что твоя легкомысленная прапрабабка! Ты всё должна понять! Даже эстетка ничем не поможет. Но это не такая уж беда. Если ты увлечёшься каким-нибудь предметом, особенно математикой, я буду помогать тебе, и ты увидишь, что можешь добиться всего, чего пожелаешь, и без лицея. У вас там все-таки больше игрушки и кофе в джунглях.
– Я ни за что не уйду из лицея! Именно потому что у нас кофе в джунглях! Я найду выход.Ночью Полинка прокралась к Прошке в комнату.
– Прош-Прош, выручай! – зашептала она. – Теперь от тебя зависит все. Ну и что, что ты растерялся? Соберись! Возьми себя в руки! Ты ведь знаешь, как нужны бабушке деньги. Дай хоть немного, заплатить в Новейший. А то я пропала!
При свете луны Прошка разглядывал странное одеяние Саломеи, ее искажённое страхом лицо и руки, уцепившиеся за край его кукольной повозки.
– Но я не могу! – возразил уродец.
– Ты просто не хочешь постараться!
– Я стараюсь, а моё желание помочь вам огромно, как земной шар! Для этого я здесь, для этого учусь денно и нощно! Так же, как ты, стараюсь проштудировать всякие премудрости, но только я совсем не сплю! И что же? Всё ещё ничего не знаю и не умею! Беспомощен, как младенец!
– Тогда я скажу тебе, что нужно сделать, я знаю! Давай вместе выпустим из коробочки Василия Васильевича Пузыря. Одна я боюсь – он может рассердиться на меня. А вместе мы уговорим его простить меня. Я действительно раскаиваюсь! Я была такой глупой – зачем помешала их роману? Пускай бы Анка летела на Крит или куда угодно – какая разница Крит или Испания? Ей и на Крите было бы так же весело, как в Испании. Но ты тоже виноват. Почему ты не хотел отпустить ее?
– Видимо, не судьба… Хотя Василий Васильевич был такой удачной фантазией… Он был в своём роде совершенством!
– Значит, ты согласен выпустить его из коробочки?
– Боюсь, что он не сидит в коробочке. Мысль можно вспугнуть, смешать, прогнать, но не посадить в коробочку. Наверное, он давно вылез оттуда.
– Но ведь это моя последняя надежда!
Призрачная Саломея выбежала из комнаты и вернулась, осторожно неся огромный бабушкин башмак. Она зажгла свет. Прошка зажмурился, но быстро снова распахнул глаза. Он с интересом наблюдал за смелой девочкой.
Полина запустила свою нежную пухлую руку в башмак и из самой его глубины осторожно достала несколько поблекшую коробочку из-под клубничной жевательной резинки. Повертела ее на ладони. Та пахла нафталином и всё ещё тонко-тонко клубникой.
– Открываю, – прошептала Саломея.
Она опустилась на пол, открыла коробочку, и бережно вытряхнула содержимое себе на платье. Запах клубники усилился. Подобно Данае, Саломея оказалась осыпана купюрами, хрустящими, как сухие крылья умерших бабочек.
– Деньги, настоящие деньги! – воскликнула Саломея. – Спасибо, Василий Васильевич! Как вы добры, как щедры, как я вам благодарна!
Прекрасный запах клубники заполнил всю комнату. И Саломея увидела, что на ее платье вместо купюр лежит целая россыпь свежих ягод. В негодовании стряхнула их на пол, вскочила и затопала ногами.
– Он издевается надо мной! Противный, злой! А ты – ты просто зевака! – воскликнула она и выбежала вон, оставив бедного Прошку растерянным и удрученным.
– Это всё твои собственные фантазии! Чудес не бывает! – закричал Прошка ей вслед, но получилось всё равно тихо и Полинка не услышала. – Более негодного, нечудесного мирка я ещё не видел… – пробормотал Прошка, оставшись один.
Он не мог никого облагодетельствовать и сам не понимал, зачем ему находиться с людьми, такими несчастными, несмотря на его присутствие. Раньше Прошка считал, что неспроста был подброшен Августе и её внучкам, придумывал для них всякие развлечения и сам радовался. Но все его выдумки оказались никчёмными, теперь он уже не мог угодить никому, и стал как будто ненужным, негодным. Даже утешить на словах не умел. Но пока не уходил отсюда… что-то не отпускало.Платье Саломеи было безнадежно испорчено, заляпано клубникой. Но все же Полина постаралась выглядеть спокойной, когда пришла на следующий день в Новейший. Она причесалась, как всегда, тщательно, скрыла, как умела, следы печали, а в троллейбусе нарочно вспоминала песни «Фломастеров», хотя все фломастеры теперь были для неё фиолетовы…
Войдя в Джунгли и увидев Марину Романовну, Полина решила, что всё обязательно уладится. Марина Романовна – не Прошка. Она – реальная волшебница.
– Моя Саломея! – воскликнула эстетка. – Репетировала?
– Да, теперь я выучила всё, не путаюсь и не спотыкаюсь! Я могу пять минут простоять на высоких полупальцах, как настоящая арабеска!
– Изобрази! – улыбнулась эстетка.
Полинка разулась и изобразила. Марина Романовна покачала головой.
– Только ты всё равно не арабеска!
Полинка поникла.
– Не получается?
– Получается отлично! Но арабеска не ты, а твоя позиция. Теперь – начало танца.
– Откуда начинать?
– От печки.
Полинка опять смутилась.
– Откуда?
Марина Романовна улыбнулась.
– У нас нет здесь печки. Давай от батареи.
Полинка подошла к окну, прикрыла глаза, отрешилась от суеты и стала вспоминать одну фигуру за другой… Ей нравилось танцевать. Она всё же несколько раз споткнулась, но ощущение полёта всё равно оставалось. Ей помешала только кадка с пальмой, о которую она немного ушибла колено и остановилось.
– Ты молодчина. Я вижу, как ты старалась. Как настоящая арабеска! – пошутила Марина Романовна.
Полинка расцвела.
– Да, я очень старалась, всё выучила! А можно выступать в другом платье?
– Почему же? Твоя туника – это нечто. Твоя бабушка – кутюрье!
– Туника пропала.
– Пропала? Куда? – пришла в недоумение эстетка.
– Я запачкала её клубникой.
– Клубникой! Варенье трудно отстирать, но покажи. Может быть, нас спасёт тётя Ася или дядя Ваниш?
Полина достала платье, развернула и молча подала Марине Романовне. У нее еще оставалась некоторая надежда на её великую науку и личное обаяние. Если Марине Романовне нужно было, чтобы поезд поехал в другую сторону, она могла развернуть и поезд. Он бы пошёл у неё и без рельс, например, в лес за грибами, такая у Марины Романовны была способность убеждать.
– Ого! – только и сказала эстетка, увидев, что белый батист словно покрылся коростой, съежился, побагровел.
– Вот так любовь и губит нас, – улыбнулась Марина Романовна. – Даже любовь к варенью! Спектакль завтра, уже приглашены гости, шить новое платье поздно, а отменить спектакль нельзя. Но не расстраивайся! Я думаю, нам с тобой удастся уговорить на этот раз сыграть Саломею Машу Новикову.
– Почему Машу?
Полина вспомнила девочку с золотой косой, девочку, которая иногда приходила на репетиции, и наблюдала, сидя в зале и жуя чипсы. Маша усмехалась и пожимала плечами, увидев первые беспомощные попытки Полины танцевать.
– У нее есть платье. И она знает роль. Раньше играла, но вела себя, как капризная примадонна, и нам пришлось временно расстаться… А тут ты согласилась. Ты что, расстроилась? Совершенно напрасно! Ты выступишь в другой раз. Танец уже знаешь. Ты теперь в основном составе, а Маша – твоя дублерша. Дублёрша обязательно должна быть – вот для таких непредвиденных случаев. А мы постараемся повторить спектакль, как только бабушка исправит тунику. Может быть, даже на Масленицу.
– Но меня уже не будет здесь на Масленицу. Я буду в районной школе.
– Разве можно? – Всплеснула руками эстетка. – Зачем туда ходить?
– У бабушки больше нет денег, – тихо, с трудом призналась Полинка.
– Какое несчастье! Как ты меня огорчила! – воскликнула Марина Романовна. – Но ты не забудешь Новейший? Не забудешь нас всех? Я тебя буду вспоминать каждый день!
Полина уже не могла сдерживаться, и самым постыдным образом заплакала. Учительница нежно обняла ее.
– Давай с тобой почаще видеться, приезжай к нам всегда, когда захочешь. Ты можешь гулять с нами, бывать на всех наших праздниках. Ведь мы будем видеться, правда?
Полинка кивала изо всех сил.
– Не вешай нос! Постарайся чувствовать себя самой счастливой и красивой именно теперь. Ведь ты все та же добрая, умная, смелая, талантливая девочка! Открыть тебе секрет? С судьбою надо вести себя так, чтобы заставить ее восхищаться тобой! Она тебе гадость – а ты ей: тьфу! И она растеряется! А ко дню рождения я пришлю тебе открытку.
– Да. Я буду очень ждать открытку. И буду приезжать.
Полина вернулась домой. Августа встретила её новостями:
– Я нашла свой туфель, который пропал еще прошлой весной, помнишь? И вы тогда помогали мне его искать, и всё без толку! А сегодня утром, проводив тебя в лицей, я зашла к Прошке, вижу – валяется мой башмак посреди комнаты. Такая петрушка! Я примерила – до чего удобно! Хорошо, что еще не успела купить новые. Я так обрадовалась! Спрашиваю Прошку – а он молчит и смеется.
– Как он может смеяться! – воскликнула Полинка. – Это он во всем виноват! Урод! Генетически модифицированный продукт! Гриб галлюциногенный!
– И эта туда же! – Опешила Августа.Полинка всё же пришла на Рождественское Представление. Она нашла место в самом дальнем углу, затаилась там и принялась искать взглядом Марину Романовну. Эстетка блистала и дирижировала перед самой сценой. В руках ее, как почти всегда, были цветы, на губах – улыбки и россыпи смешков. В воздухе витала радость и легкомысленный, украшенный стеклянными бликами, запах хвои.
Вокруг лицеистки без умолку болтали, и Полине показалось, никто не удивлен тем, что не она танцует в сегодняшнем спектакле. Само собой разумелось, что роль Саломеи создана для Маши Новиковой, Маша танцует Саломею каждый год, и невозможно вообразить, чтобы танцевала не она. Болтали о том, что старичок в первом ряду – это учитель самой Марины Романовны, потому что она тоже учится, заочно, и как раз на театрального режиссёра, а этот спектакль – её зачёт. Полинка поняла, что дело было вовсе не в платье. Платье – ерунда! Это же театр. Так же, как она сама могла сыграть принцессу, какая-нибудь драпировка могла сыграть принцессину тунику. Просто Полинка так и не научилась танцевать, как нужно, и Марина Романовна обрадовалась случаю отстранить её от спектакля.
Полина не смотрела на сцену, почти не видела красавицу Машу-Саломею, ей казалось, ни о чем даже не сожалела. Полинка не спускала глаз с эстетки. Ей нужно было насмотреться. Потому что после рождественских каникул уже нельзя будет сюда вернуться.После каникул она надела черное платье и отправилась в казенное заведение. До ее возвращения Августа и Прошка словом не перемолвились.
Августа теперь была грустна и молчалива, кроме перипетий с внучками у неё приключилась ещё невзгода – стали сильно болеть кости, трудно двигаться. Какое это необычное переживание – когда ощущаешь и понимаешь, что твои кости состарились и поистёрлись, как какие-нибудь вещи, карандаши или прищепки! Прошка был растерян – его волновали человеческие печали, он как раз об этом читал главу в Книге Жизни, очень объёмную главу, похожую на Галактическую Жалобную Книгу. Но особенно он сочувствовал Августе.
Однажды среди дня, хлопоча по дому, Августа заметила, что в кукольной повозке на зеленой расстеленной рубашке-пелёнке рассыпана груда белой морской гальки, янтарей и перламутровых раковин. Она подошла, поиграла камушками, подивилась на них, но не стала просить Прошку вернуться. Россыпь гальки оставалась до вечера, оставалась она и на следующее утро. Наконец Августа почувствовала свое одиночество и жалобно позвала Прошку. И из гальки сразу заблестели его глазки, и раздался заливистый смех.