Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Антонова Елена Ивановна

– Батюшки-светы! – простонала Потаповна.

Рабочие молчали, как громом пораженные, ходя между двумя деревянными столами и стульями, узким изящным шкафчиком и длинной лавкой в стиле кантри и выглядывая в прозрачные окошки.

Во дворе послышался шум. Степан испуганно шмыгнул за спину Дормидонта, который объяснил:

– Это старуха у него бушует. Страсть как не любит, когда Степка на работу налаживается.

– Может, это… покричит и уйдет, – предположил Степан. – Не найдет она нас тута.

Но она

нашла. Чутье вывело ее на провинившегося супруга моментально, и она ворвалась в шатер.

– Я, значить, в дому колгочусь, а ты куда, паразит, наладился? Опять зенки зальешь бесстыжие, работничек? А ты, – накинулась она на Катюшу, которая оскорбляла ее своим нерабочим видом, – не отвлекай его от работы. Ишь, надумали! В поле работы нонче – страсть, а они тута заманивают.

– Ни в коем случае! – моментально и очень решительно ответил Виктор Николаевич, оттесняя в сторону растерявшихся Сергея с Катей. – Без согласия семьи не берем. И не просите, – обрушился он на дергающегося Степана. – Так что – до свидания, – кивнул он его супруге и равнодушно повернулся в ней спиной.

Степанова супруга растерялась. Она настроилась на долгую и яростную битву и не была готова к такой легкой победе. Неинтересно легкой.

– За какие-то гроши, – снова завела она, - он будет от дома бегать. И ладно бы в дом чего принес, а то ведь пропьет все!

– Замолчи, дура! – шипел огорченный Степан. – Такие деньжищи пропить. Эх, ты! Одно слово – баба. Волосы длинные, ум – короткий.

Женщина остолбенела. Такое она слышала от мужа в первый раз. Обычно он молча моргал или вяло оправдывался.

– Очистите территорию, – твердо приказал им прораб.

Степан потащил жену к воротам, что-то сказав ей по дороге.

– Что-о-о? – взревела она неожиданно звучно. – Сколько? И что же ты молчал, скотина?

– Зато ты болтала без умолку, – огрызнулся раздосадованный супруг.

Старуха решительно развернулась и потащила мужа обратно.

– Ладно, пусть работает, – прорычала она, делая вид, что неохотно сдается.

Прораб решительно покачал головой.

– Я его уволил, – напомнил он. – До свиданья.

– Как так до свиданья?! – напирала на него Степанова супружница. – Говорят тебе, вертается он.

Виктор Николаевич делал грозный вид.

– Здесь я беру, кого хочу. Семейные скандалы мне не нужны. Они мешают работе.

– Дак не будет скандалов! – пообещала старуха, и в ее голосе появились жалобные нотки. – Кабы он мне сразу про деньжищи такие сказал.

– Еще не факт, что он их получит, – объяснил прораб. – Будете тут бегать и скандалить, значит, он не успеет в срок. А я плачу такие деньги недаром! А за скорость. Понятно?

– Понятно, как не понятно, – закивала старуха и для убедительности приложила обе руки к груди. – За какой срок тебе надо эту, работу, значит, сделать?

–

Неделя! – отрезал прораб, все еще делая вид, что сопротивляется. Старуха заискивающе посмотрела ему в глаза.

– Успеют! – она так свирепо глянула на мужа, что Виктор Николаевич понял – успеют.

– Ну, – он задумчиво почесал в затылке.

– Чего стоять-то задарма? – занервничала старуха. – Вона, идите, работайте ужо. Неча стоять.

– Распорядок дня такой! – объявил прораб. – Рабочий день – с восьми. А не с пяти минут девятого. Обед – с полдвенадцатого до двенадцати. Полчаса, а не тридцать пять минут. И не тридцать две, – внушительно добавил он.

Обалдевшие мужики неподвижно внимали ему, силясь понять, о чем это он. Часов они сроду не имели. В избе ходики висели, конечно. Но чтобы всерьез приходить куда-то в назначенное время и обедать по часам – это было непонятно. Хорошо, конечно, что будет обед. Даже два. Второй обед прораб обещал с четырех до полпятого. Остается только понять, что значит – ровно полчаса, а не тридцать две минуты.

Напоследок Виктор Николаевич пояснил, что скоро вся деревня бросится наниматься на стройку, и тогда он, прораб, будет увольнять нерадивых работников. То есть, как поняли рабочие, тех, которые обедают тридцать две минуты. И приходят в восемь ноль пять.

Правда, впоследствии все оказалось гораздо сложнее. Но пока, схватив инструменты, работяги бросились разбирать крышу, а Катюша с Сергеем удалились в шатер выражать восторги прорабу.

– Какой вы деловой человек, – удивлялась Катюша, – неужели за неделю разберут?

– Ох, черт, забыл совсем. Нет, – сказал он Катюше. – Не за неделю, конечно. Какая неделя, скоро июнь на дворе. За пять дней должны разобрать, не больше.

И он побежал во двор.

– Если успеете все разобрать за шесть дней, – крикнул он наверх, – плачу всем намного больше.

– А если за пять? – донеслось сверху.

– То еще больше! – пообещал прораб.

С крыши полетели на землю первые доски и какая-то пыль.

– Надо еще народ, – озабоченно сказал прораб. – Чтобы внизу все складывать в штабеля. Иначе через час тут по двору будет не пройти.

Однако нанимать народ пока не понадобилось. Степанова жена оказалась бесценным организатором труда. Прикинув, что ее доходы будут зависеть не только от Степана, а еще и от Семена и Дормидонта, она побежала к их женам. Одна из них в это время кормила кур, другая возилась в огороде, и сначала они слушали ее вполуха. Но уже через пятнадцать минут они побросали свои дела и помчались разыскивать своих детей, братьев и остальных домочадцев.

Скоро довольно большая толпа ворвалась во двор Бахметьевых – Катюша считалась родной сестрой Сергея – одновременно с двумя бригадирами колхозных полей, которые взывали к совести рабочих.