Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
Марина сидела рядом с Сергеем, слушала, как он поет, и была абсолютно счастлива.
Катюша тоже была довольна, – она только что искупалась в реке и совсем не ревновала Сергея к Марине. Какой смысл ревновать, если через пару месяцев Марина останется здесь, а Катюша и Сергей… на этом мысль заканчивалась. Она очень смутно представляла себе, какой будет их жизнь после завершения эксперимента.
Марина осталась на даче погостить, у нее были каникулы. Григорий Вульфович, пожив у Сергея пару дней и полюбовавшись домом, отправился в город, разносить сплетни среди соседей.
Марина, считая Катюшу
А еще она полюбила плескаться в ванной, – для подогрева воды не надо было тратить дрова. О цене на электричество в советское время говорить не приходилось – электроэнергия текла почти даром.
В Сосновке о доме ходили легенды. Просвещенный Петька не отлипал от забора и обо всем докладывал Потаповне.
– Там тетки прям с утра на крыльцо с мокрыми волосами вышли. И все распаренные, будто из бани. У них, бабушка, видать, баня – внутри.
– Будет ерунду болтать! – сурово говорила бабка. – Баня внутри! Выдумал тоже.
– Точно – внутри, – возбужденно говорил Петька. – Во дворе только беседка…
При упоминании беседки Потаповна надолго разражалась монологом о том, что люди хозяйственные не будут переводить доски на беседку, потому что людям серьезным некогда в беседках сидеть и чаи гонять. Беседка – это воплощение праздности и лени, падения нравов, развращенности духа и признак близости конца света. В любом случае, людям, которые просиживают вечерами в беседке, не приходится ждать от жизни ничего хорошего.
– Бабка, слышишь? – теребил ее наблюдательный Петька. – У них во дворе и туалета нету.
– Как это нету? – пугалась Потаповна. – А где же они, прости господи, это самое-то – не в доме же?
Петька пожимал плечами.
Однажды он принес совершенно сногсшибательную новость. Во дворе появился огромный стол с сеткой посередине.
– Такой большой и зеленый, – захлебывался Петька. – Под яблонями стоит. И они там белый мячик дощечками гоняют. Круглыми такими.
– Это называется ракетки! – снисходительно объяснил сосновский почтальон Захар Васильевич, который зашел к Потаповне на чаек. – В настольный теннис они играют, темнота деревенская! Я сам когда-то играл.
Он целый год прожил в городе, поэтому сосновцы считали, что он имеет право обзываться деревенщиной.
Они втроем бросились к дому и прилипли к забору, который предусмотрительно был сделан из фигурного кирпича, чтобы всем все было видно. Во дворе хозяин дома действительно азартно сражался в теннис с каким-то дядькой, которого он называл Андрюхой.
– Получил? – радовался он, когда мячик покатился к яблоне.
Андрей, пыхтя, наклонился за мячиком.
– Сейчас я тебя разделаю, – пообещал он, – как Бог черепаху! Я просто случайно…
– Конечно, – издевался Сергей. – Куда мне до тебя. Я все никак не научусь тебе на ракетку попадать!
Андрей поднял с земли теннисный шарик и встретился с горящим взглядом человека по ту сторону забора. Он смотрел сквозь отверстие в кирпиче, как будто страстно хотел испепелить взглядом разделяющий их забор. Однако входить в контакт
Однажды утром по селу прокатилась новость: «Эти-из-Дома» только что пронесли к реке лодку. Причем несла лодку на плече одна девица, весьма хрупкая на вид. И лодка была резиновая!
Это было возмутительно. В Сосновке многие кормились рыбалкой, но управляться с лодкой всегда считалось делом мужским и непростым. А тут с ней легко справлялась несерьезного вида девица, которую соплей перешибешь! Мужики обиделись и припустили на реку.
Катюша бросила – именно бросила – лодку на берег и легко стащила ее на воду. Потом выгребла на середину реки, разделась, оставшись в двух узких полосках материи, и улеглась загорать. И все. Больше никаких действий не происходило.
Гадая, почему для загара понадобилась лодка и почему девице не загоралось в своем собственном дворе, сельчане уселись на берегу. Лодку легонько несло течением.
– От дура, – удивлялись все.
Река в Сосновке впадала в Волгу в десяти километрах от села, и сосновцы стали гадать – проснется девица до того, как лодку вынесет в Волгу, или после.
Катюша делала вид, что дремала, а на самом деле прислушивалась, крикнет ей кто-нибудь, чтобы предупредить об опасности, или нет. Но люди на берегу только переговаривались между собой и никакой заботы об уносимой течением Кате проявлять не собирались. Звуки по воде разносились далеко, и Кате показалось, что, когда лодка скрывалась за поворотом, до нее донеслось злорадное хихиканье. Катя вздохнула и села за весла. За поворотом ее ждал на берегу Сергей с машиной.
– Какие они черствые! – возмущенно сказала Катюша, подгребая к берегу. – Никто даже не предупредил, что меня уносит.
– Хорошо еще, что не утопили, – примирительно сказал Сергей. – Мы же для них – трутни, бездельники. Оскорбляем их одним только фактом своего существования. Нормальная человеческая реакция трудового люда на богачей и бездельников.
Они поставили лодку на багажник машины и поехали к дому. Марина хотела к их приезду пожарить грибы, которые они собрали накануне. Она с удовольствием готовила на их кухне, где из раковины текла горячая вода, плита зажигалась без спичек и все было так нарядно и удивительно.
В это время Петька замышлял грабеж среди бела дня. Яблоки, которые росли в его собственном саду, были ничуть не хуже. Просто в этот сад давно пора было забраться. Чтобы он не воображал себя таким уж неприкосновенным. К бывшим хозяевам снесенного дома Петька лазил неоднократно и считал это своим неотъемлемым правом. Новый дом, хотя он сам себе в этом не признавался, его несколько пугал. Психотерапевтов в деревне Сосновка не было. Поэтому некому было Петьке подсказать, что лучший способ бороться со страхом – это идти ему навстречу. Пришлось Петьке самому до этого додуматься. И, заметив, что от дома отъехала машина, он понял: пора. Справедливо рассудив, что раз хозяева поехали на машине, то они направились далеко и надолго, Петька пробрался к заднему забору и отважно залез в сад. Почувствовал он там себя крайне неуютно, потому что во дворе сада как такового не было, а значит, не было и кустов, в которых он мог бы спрятаться при опасности. Но яблоки из чувства долга рвал и клал себе за пазуху.