Неизданные архивы статского советника
Шрифт:
— Сюда Вас кучер довез, которому Вы письмо для меня передавали… — она поморщилась. — Сбежал быстро.
— Л-лечил кто? — не стоит сейчас делать эту историю достоянием общественности. Вообще ни к чему. Надо затаиться и посмотреть, что будет. Ведь не грабили же его? Значит, неспроста резали.
— А вот об этом лучше не спрашивайте. — она протянула ему драгоценный стакан прохладной воды. Ни разу он не пил вина вкуснее, чем эти капли прозрачной жидкости. И вот черты женщины становятся нечеткими, звуки стихают… Да она его усыпила, негодница!
Утром в комнату заглянула мрачного вида
— Ее Сиятельство велели пить. — девочка подала стакан с темно-красной жидкостью.
— Что это? — прошептал советник.
— Сок гранатовый. Ее Сиятельство велели сказать, что очень полезно при потере крови.
— Хорошо.
Девица не уходила.
— Можешь быть свободна. — каждое слово дается с трудом.
— Ее Сиятельство предупредили, что Вы так скажете. Приказано проследить, чтоб выпили. — невозмутимо произнесла прислуга. Нет у них почтения к гостям, все в хозяйку пошли.
Сок терпкий, но можно пережить. Девица слегка улыбнулась и забрала стакан, оставив раненого изучать интерьеры. Раньше ему особенных экскурсий по дому не устраивали — музыкальная комната, в которой нет даже рояля, зато теперь выросли горы коробок с геологическими артефактами, холл, столовая, салон с крохотным зимним садом, кабинет и малая гостиная. Лестница уходит наверх, и не раз она проговаривалась, что спит там. Странное решение, но этот дом она придумывала сама, а причудливость мышления этой женщины — ее отличительная черта. Это помещение определенно предназначалось для гостей. Не особо роскошно, но уютно. В зеленых тонах, с примесью ее любимого шоколада.
Вскоре и сама хозяйка появилась на пороге в сопровождении молчаливого молодого лакея. Тот был на редкость смазлив, смотрел на нее с рабским обожанием, и могло бы закрасться неприятное сомнение, не воспринимай она его так же бесполо, как и любого другого. Пожалуй, и самого Тюхтяева тоже теперь можно отнести в эту категорию, особенно после случившегося разговора.
— Добрый день! — ее наигранный оптимизм был способен освещать темные комнаты. — Как себя чувствуете?
Прохладная рука легла на лоб, она прислушалась к ощущениям, потом коснулась губами, замерла.
— Думаю, все неплохо идет. — не стесняясь подняла простынь, под мышку засунула что-то, оказавшееся градусником, прижала рукой и аккуратно укрыла сверху.
— Спасибо. — выдавил он, со стыдом понимая, что краснеет.
— Проголодались? — дождалась кивка. — Вам пока придется на легкой пище посидеть, бульончики там всякие девочки принесут. — Помялась, сама немного покраснела. — Михаил Борисович, тут такое дело… Насчет надобностей Ваших разных — зовите Демьяна.
Здоровяк, до сей поры успешно сливавшийся с интерьером, слегка поклонился. И чтобы позор был полным, добавила.
— А к ночи нужно кишечник промыть. Выбирайте — я или он. У меня опыта больше…
— Нет! — твердо заявил пациент.
— Да. — она тоже непреклонна.
— Это не женское дело.
— Отнюдь, женщины издревле ухаживали за ранеными.
Да хоть сто раз это будет так, но представить, что она станет его… Нет!
— Все лечение пойдет прахом, если запустить этот процесс. — она ходила кругами по комнате и от яркого платья уже рябило в глазах.
— Я не позволю Вам так надо мной издеваться. — и где же оно, хваленое тюхтяевское самообладание, о котором легенды ходят в Москве?
— А если я оденусь сестрой милосердия? — предложила хозяйка очередную бестолковую мысль. — Если Вам психологически легче станет, я могу…
— Хорошо, пусть Ваш лакей, или кто он там, приходит.
Через час Тюхтяев был донельзя унижен, зол и несчастен. Сорвал раздражение на своем экзекуторе, но тот только невозмутимо пожал плечами.
Демьян отличался той же непробиваемостью, что и горничная, да и случайные их встречи наводили на мысль о родстве. Но на вопросы отвечал только жестами. Графиня собрала у себя удивительный паноптикум прислуги — горбатый дворецкий, кухарка с больным младенцем, немой лакей и угрюмая горничная. Такого он ни в одном разорившемся доме не видел, уж не говоря о мало-мальски состоятельных.
Смущало Тюхтяева и отсутствие медика.
— Мне нужно поговорить с лечащим доктором. Его обязательно надо убедить не делиться моей историей с посторонними.
— Не доложит. — уверенно заявила графиня, лично меняя повязку.
— Вы не понимаете, есть инструкции, порядки. Я сам их составлял. — и столько сил потратил, чтобы эти правила соблюдались! Несколько отозванных лицензий сделали куда больше десятка указов и рескриптов.
— Доктор теперь вообще ни с кем говорить не будет. — она сочувственно посмотрела ему в глаза.
Не может быть. Нет. Это как же получилось-то?
— Вы его убили? — так, значит нужно кого-то найти, чтобы ее спасти от каторги.
— Нет, конечно, куда ж я без Вас бы труп спрятала? — рассмеялась она, вызвав минутное облегчение. Но тогда почему он не будет говорить? Это немой слуга у нее хирургией занимается что ли?
Утром второго дня Ксения Александровна без стука влетела в его комнату.
— Сегодня вставать будем, Михаил Борисович! — оповестила обреченно рассматривающего потолок советника. — А пока проведаем Ваш новый шрам.
— Можно мне зеркало? — попросил он, пока графиня раскладывала на столике бинты, вату, пузырьки свои.
— Посмотреть хотите? — понимающе уточнила она и громко крикнула. — Устя, мое зеркальце с тумбочки принеси сюда.
Мрачная девица послушно держала стекло, неодобрительно косясь на занятие хозяйки. Трудно было игнорировать тот факт, что при всей вежливости прислуга не очень рада гостю. А вот хозяйку обожают, поэтому терпят ее новый каприз. Иначе бы притравили, был уже прецедент в этом доме. И пусть отравителем был покойный муж кухарки, да и умысел имел только против жены и увечной дочери, сам размах впечатлил советника, когда он ознакомился с папочкой на графиню.