Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.
Шрифт:
В кольце. Экспедиция началась. План Юрковского: прочесать все 26 тыс. км кольца Б, где был замечен таинственный объект. За год это сделать очень трудно, но попытаться стоит. Здесь все зависит от умения штурмана. Михаил Антонович предложил идти над поверхностью кольца, удаляясь от него максимум на сто километров, дважды за оборот проходить сквозь него, и все по суживающейся спирали, пока не будет пройдена вся ширина. В кольце сразу же были обнаружены астероиды диаметром до десяти километров, но исследование их ничего не дало. Вот здесь надобно найти мощные гвозди. Передать ужасное напряжение всех, в первую очередь Юрковского, как начальника экспедиции, затем Михаила Антоновича и Панова, как пилотов, наконец, Дауге и Окада, как участников, между гибелью и великим открытием. Радиосвязь с Быковым —
Пейзажи в кольце, немножко жути. Странный, чрезвычайно причудливый мир. Камни, плывущие медленно и важно вокруг, и вдруг среди них, стукаясь и высекая искры, пролетает какой-то болид — это камень с большим эксцентриситетом.
Или пролетает таким же образом разогретая столкновениями добела туча пыли. Михаил Антонович только потеет, а Панов стажируется вовсю. Панов мечтает найти гигантские скелеты каких-нибудь пришельцев, разбитые чужие звездолеты и даже развалины циклопических сооружений. Вместо этого находит что-либо другое. Например — плачущую девицу, она кончила Школу на год раньше, пожелала стажироваться на Мимасе и обуревалась мыслью побывать в кольцах. Она тайком завладела одноместной телеуправляемой ракеткой, переключила управление на ручное и удрала „на денек“. Но, высадившись на одном из астероидов, забыла причалить ракетку, и та у нее уплыла и затерялась в каменном небе. Девица сидела в скафандре трое суток, ничего не ела, считала себя погибшей и плакала навзрыд, призывая маму. Передатчик у нее был слишком маломощный, кроме того, радиолуч не мог пробиться через каменную гряду. Девица была ничего, Панов почувствовал себя героем и проникся к ней благородной жалостью и снисхождением. Но когда он притащил ее на бот — и что тут было! Юрковский ругал ее матом. Дауге ругал ее по-латышски. Михаил Антонович ругал ее по-отечески. Окада ругал ее вежливо и язвительно. Панов, как добрый юноша, но впечатлительный, в душе жалея, тоже стал относиться сурово. Вот тут и хорошо показать проблему зайца в ракете. Во-первых, экспедиция все время в опасности. Во-вторых, мало еды. В-третьих, можно, конечно, выскочить на Мимас и вернуть ее, но это — потеря двух-трех дней, а главное — потеря ориентировки и риск, что при возвращении не удастся найти то место, на котором остановились. Собирается совещание. Что делать? У девицы весьма жалкий вид. Она виновата и хлюпает. Михаил Антонович тоже начинает хлюпать. Юрковский чертыхается и говорит: раз равноправие, так пусть здесь и сидит. Ведь сидит же здесь Варечка! Вопрос решен.
А ровно через сутки Окада обнаруживает „астероид Юрковского“ — пирамидальный обломок базальта, покрытый водным инеем и метановым льдом, высотой в тринадцать километров и шириной в десять километров. И на нем находят предполагаемый След. Полагаю, можно представить его себе так. Это неправильный полиэдр общей формой и размерами похожий на усеченный эллипс с большой полуосью в два метра. К базальту прикреплен тонкой металлической ножкой. Цвета стального, ко всеобщему изумлению мягок на ощупь. Черт, надо бы придумать, что это может быть. Одним словом, они закончили работу, забирают находку и возвращаются за полгода до начала „ОЖС“. Торжественное возвращение бота титанологам, несколько дней еще и прибытие Быкова. Обратный перелет.
В эпилоге вся компания собирается у Михаила Антоновича в день „ОЖС“. Смотрят в бинокли и телескопы. И видят, как Сатурн разгорается и начинает светиться вместо желтого голубым светом. Опыт удался. И разговор о находке.
Основная идея вещи — философия жизни во Вселенной, вероятность экспансии жизни и вероятность перекрытия одной цивилизации — другой, идея о том, что наша Вселенная сравнительно молода, всего несколько десятков миллиардов лет как возникли из прежних нынешние формы материи, что каждая форма материи должна долго „учиться“ существовать, усложняться, что существует естественный отбор и у форм
Есть еще одна идея, которая может стать центральной: кто-нибудь, например сам Юрковский, увлечен мыслью о совершенной необходимости и неизбежности расселения любой цивилизации по всем звездам космоса. Сейчас, когда Вселенная еще молода, такое расселение успели произвести только самые древние цивилизации, которые, таким образом, наиболее физически и физиологически несовершенны. Им, этим цивилизациям, миллиарды лет, они могут все и вместе с тем с точки зрения землян они очень несовершенны. И вот в кольце Сатурна расселились представители этих суперменшей — здесь приплести и идею Циолковского о непременности заселения человеком пустоты. „Из воды на сушу, с суши в пустоту“. Юрковский эти свои взгляды скрывает, боится, что его засмеют. Это внесет в повесть привкус тайны.
Существа, живущие в пустоте, неизмеримо далекие от нас, медлительные и величественно-равнодушные. Они готовятся эвакуировать Солнечную систему, поскольку в ней человек вышел в космос. И они обладают необычайными способностями — полтергизмом, телепатией, полнейшей властью над материей без машин. И это дать с нарастанием по всем правилам классического романосложения — капельки, ручеек, река, водопад событий, океан — и эпилог.
Здесь, в этом плане, впервые появляется упоминание о рассказе „Гигантская флюктуация“, который до этого был написан именно как отдельный рассказ. В архиве сохранились два его варианта. Время действия — наши дни. Первый вариант сохранился не полностью. А может быть, и не был дописан.
Вероятно, я не смогу его узнать, если нам случится встретиться где-нибудь на улице или, скажем, в гостях. Было слишком темно, и лица его я не видел, а голос у него был самый обыкновенный, слегка сиплый, наверное потому, что он много курил. Ночной ветер высекал огненные искры из его папирос, искры неслись над ночным каменистым пляжем и гасли. Мне так и запомнился этот занимательный разговор: шорох волн, звездное небо, красная луна над кипарисами и оранжевые искры, летящие над пустынным пляжем.
Началось с того, что в звездном небе появилась радуга. Это была ночная радуга — тусклая, белесая, — и я принял ее сначала за луч прожектора. Но это была радуга. Край ее уперся в темное море, как мне показалось, совсем недалеко от берега. Не всякому доводится увидеть ночную радугу. Мне немедленно захотелось поделиться с кем-нибудь своими наблюдениями. Поэтому я очень обрадовался, когда услыхал позади, как хрустит гравий под шагами. Я обернулся и сказал в темноту:
— Смотрите, ночная радуга!
Я видел только его силуэт и огонек его папиросы. Он опустился на камень в двух шагах от меня и спокойно сказал:
— Вижу.
Помню, меня обидело такое равнодушие.
— Не каждую ночь можно видеть радугу, — сказал я.
— Да, — откликнулся он. — Ночью мы обыкновенно спим.
Он затянулся, осыпав меня дождем искр. — Ночной радугой меня, знаете ли, не удивишь.
— А землетрясением? — спросил я, стараясь говорить язвительно.
— Землетрясением, знаете ли, тоже, — ответил он мягко.
Мы замолчали. Я смотрел, как радуга медленно тает, меркнет в звездном небе. Потом он сказал:
— Мир полон удивительных вещей.
Мне уже расхотелось разговаривать, и я спросил из вежливости:
— Вы, вероятно, много ездили по свету?
— Да нет, не очень, — сказал он. — Мне ведь, знаете ли, нельзя.
— Почему? — удивился я.
Он не ответил, затянулся несколько раз подряд, бросил окурок и вдруг сказал:
— Но мне всё же придется набраться храбрости и кое-куда съездить.