Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
Я сел. Комиссия, пораженная моим красноречием, безмолвствовала. Фарфуркис глядел на меня с восторгом. Чувствовалось, что он считает мою идею гениальной и обдумывает возможные пути захвата командных высот в этом неслыханном мероприятии. Уже виделось ему, как он составляет обширную детальнейшую инструкцию, уже носились перед его мысленным взглядом бесчисленные главы, параграфы и приложения, уже в воображении своем он консультировал Говоруна, организовывал курсы русского языка для особо одаренных клопов, назначался главой государственного комитета пропаганды вегетарианства среди кровососущих, расширяющаяся деятельность которого охватит также комаров и мошку, мокреца, слепней, оводов и муху-зубатку.
— Травяные клопы тоже, я вам скажу, не сахар, — сказал консервативный Хлебоедов. Он уже сдался, но не хотел признаться в этом и цеплялся к частностям.
Я выразительно пожал плечами.
— Товарищ Хлебоедов мыслит узкоместными категориями, — сказал Фарфуркис, сразу вырываясь на полкорпуса вперед.
— Ничего не узкоместными, — возразил Хлебоедов. — Очень даже широкими… этими… как их… Воняют же. Но я понимаю, что это можно подработать в процессе. Я к тому, что можно ли на этого положиться… на стрикулиста. Несерьезный он какой-то. И заслуг за ним никаких не видно.
— Есть предложение, — сказал я. — Создать подкомиссию для изучения этого вопроса во главе с товарищем Фарфуркисом. Рабочим заместителем товарища Фарфуркиса я предлагаю товарища полковника.
Тут Лавр Федотович вдруг поднялся. Простым глазом было заметно, что он сильно сдал после вчерашнего. Обыкновенная человеческая слабость светилась сквозь обычно каменные черты его. Да, гранитный утес дал трещину. И все-таки, несмотря ни на что, он стоял могучий и непреклонный.
— Народ, — сказал Лавр Федотович, болезненно заводя глаза. — Народ не любит замыкаться в четырех стенах. Народу нужен простор. Народу нужны поля и реки. Народу нужен ветер и солнце.
— И луна, — добавил Хлебоедов, преданно глядя на председателя снизу вверх.
— И луна, — подтвердил Лавр Федотович. — Здоровье народа надо беречь. Оно принадлежит народу. Народу нужна работа на открытом воздухе. Народу душно без открытого воздуха…
Мы с Хлебоедовым еще ничего не понимали, но проницательный Фарфуркис уже собирал бумаги, упаковывал записную книжку и что-то шептал коменданту. Комендант кивнул и деловито-почтительно осведомился:
— Народ любит ходить пешком или ездить на машине?
— Народ предпочитает ездить в открытом автомобиле, — провозгласил Лавр Федотович. — Выражая общее мнение, я предлагаю настоящее заседание перенести на вечер, а сейчас провести намеченное на вечер выездное заседание по соответствующим делам. Товарищ Зубо, обеспечьте. — С этими словами Лавр Федотович грузно опустился в кресло.
Все засуетились. Комендант опрометью кинулся вызывать машину. Хлебоедов отпаивал Лавра Федотовича боржомом. Фарфуркис забрался в сейф и искал там соответствующие дела. Я под шумок схватил Говоруна за шиворот и коленом вышиб его вон. Говорун не сопротивлялся: пережитое потрясло его и надолго выбило из колеи.
Автомобиль был подан через десять минут. Лавра Федотовича вывели под руки и бережно погрузили на переднее сидение. Хлебоедов, Фарфуркис и комендант, толкаясь и огрызаясь друг на друга, оккупировали заднее сидение. Я с удовольствием заметил, что мне места не осталось, и я уже прикидывал, куда мне сейчас пойти — в кино или купаться, но тут в машине поднялся крик. Сцепились Фарфуркис с Хлебоедовым. Хлебоедов, которому от запаха бензина стало хуже, требовал немедленного движения вперед. При этом он кричал, что народ любит быструю езду. Фарфуркис же, как человек деловой, доказывал, что присутствие постороннего шофера превращает закрытое заседание в открытое и что по инструкции заседания в отсутствие научного консультанта проводиться не могут, а если и проводятся, то считаются недействительными. «Затруднение? — осведомился Лавр Федотович слегка окрепшим голосом и не оборачиваясь. — Товарищ Фарфуркис, устраните». Кончилось, конечно, тем, что шофера отпустили, а меня посадили на его место. Но тут неугомонный Фарфуркис вспомнил про полковника и снова сцепился с Хлебоедовым. Вокруг машины собралась толпа мальчишек. Я нервничал и озирался. Одно дело — сидеть со всей этой компанией в закрытой комнате, и совсем другое — выставляться на всеобщее обозрение.
— Да зачем нам эта старая песочница? — стонал Хлебоедов.
— Неудобно, неудобно! — говорил Фарфуркис — Комендант, сбегайте.
— Да куда мы его посадим? — с надрывом кричал Хлебоедов. — В багажник, что ли, посадим?
— Ничего, ничего, как-нибудь разместимся.
Тут вмешался я.
— Машина пятиместная, — сказал я строго. — Нарушения правил я не потерплю. Я из-за вашего полковника прокол зарабатывать не намерен.
Комендант, уже высунувший было ногу наружу, убрал ее обратно.
— Ехать бы… — умирал Хлебоедов. — С ветерком бы…
— Грррм, — сказал Лавр Федотович. — Есть предложение ехать. Не дожидаясь опоздавших. Другие предложения есть? Шофер, поезжайте.
Я завел двигатель и стал осторожно разворачивать машину, пробираясь сквозь толпу детишек. Лавр Федотович совсем приободрился. Ласковое теплое солнце и свежий налетающий ветерок сотворили с ним чудо. Он даже впал в юмористическое настроение и позволил себе сказать каламбур про полковника: «Спал он, спал, а теперь все проспал». Я наконец развернулся, и мы покатили по улицам Нового Китежа. Первое время Фарфуркис страшно надоедал мне. То он требовал остановиться, где остановка была запрещена. То он требовал, чтобы я ехал быстрее, то он возмущался, что я нарочно останавливаюсь на перекрестках, чтобы его обидеть. Однако, когда мы миновали белые китежградские Черемушки и выехали за город, когда перед нами открылись зеленые луга, а вдали засинело озеро, когда машина запрыгала по щебенке с гребенкой, в машине наступила умиротворенная тишина. Все подставили лица встречному ветерку, все щурились на солнышко, всем было хорошо.
Лавр Федотович закурил «Герцеговину Флор». Хлебоедов тихонько затянул какую-то ямщицкую песню, комендант подремывал, прижимая к груди папки с делами, и только Фарфуркис решил не поддаваться общей изнеженности. Он деятельно развернул карту Китежграда и окрестностей и наметил маршрут, который, впрочем, оказался никуда не годным, потому что Фарфуркис забыл, что у нас автомобиль, а не вертолет. Я сказал ему об этом и предложил свой вариант: озеро — болото — холм. На озере мы должны были разобрать дело плезиозавра, на болоте — установить необъясненность имеющего там место гуканья, а на холме нам предстояло обследовать так называемое заколдованное место.
Плезиозавра мы увидели еще издали — чёрная ручка от зонтика, торчащая из воды в двух километрах от берега. Я подвел машину к самой воде и остановился. Хлебоедов сейчас же выбросился из машины и распахнул дверцу рядом с Лавром Федотовичем. Однако Лавр Федотович выходить не пожелал. Он благосклонно посмотрел на Хлебоедова и сообщил, что заседание выездной сессии комиссии объявляет открытым и что слово предоставляется товарищу Зубо. Комиссия расположилась на травке рядом с машиной, настроение у всех было какое-то нерабочее, Фарфуркис расстегнулся, а я и вовсе снял рубашку, чтобы не терять случая подзагореть. Комендант, поминутно нарушая инструкцию, принялся отбарабанивать анкету плезиозавра по кличке Лизавета, никто его не слушал. Лавр Федотович задумчиво разглядывал озеро перед собою, словно бы прикидывая, нужно ли оно народу, а Хлебоедов вполголоса рассказывал Фарфуркису, как он работал председателем колхоза имени Театра Музкомедии и получал по пятнадцать поросят от свиноматки. В двадцати шагах от нас шелестели овсы, на дальних лугах бродили коровы, и уклон в сельскохозяйственную тематику представлялся совершенно неизбежным.