Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
2. Сначала идет на обрыв, смотрит на ночной лес. Первый раз видит лес ночью. Ночное Управление. Библиотека. «Насколько книги могут помочь чел-ку, что сделать с Лесом».
Книги делают человека добрым и честным. Но нужно ли это в лесу?
Книги дают знание. Но знания не имеют к лесу никакого отношения.
Книги вселяют неверие и упадок духа.
Книги, кот. обманывают.
Книги, вселяющие сомнение.
Дремлет. Разговор между книгами. Книги спорят — какая самая главная и самая лучшая. (Для читателя? Для вас самого? Для автора?)
3. Алевтина щупается с шофером Колей между стеллажами.
1. Машинка. Экспресс-лаборатория.
2. Бас. Изобретатель и строитель. Люди отбирают плоды трудов. Боится влаги.
3. Оловянный голос. Машина — истребитель машин.
4. Фальцет. Логист.
5. Старик. Хирург.
6. Садовник. Лес превратить в сад и по саду гуляют люди — красиво, приятно глядеть.
1. Кукла.
2. Винни Пух.
3. Оловянный солдат.
4. Астролог.
5. Крот.
6. Клоун.
В первоначальном тексте действие разворачивается не в некоем абстрактном Управлении с неопределенно-иностранными реалиями, а в нашем, тогда еще советском. Основные отличия от окончательного варианта — разговор машинок и убранный отрывок, который находился между обращением Переца к книгам в библиотеке и пробуждением Переца:
— У меня интересное содержание, четкий шрифт и красивый переплет.
— Все равно барахло.
— Почему же это барахло? Меня читают. Меня часто читают. У меня даже одна страница отклеилась.
— Это еще ничего не значит. Мою соседку вот зачитали, стоять с нею рядом противно. Вся в супе и в читательских соплях. А двух слов связать не может. Сплошное «он обнял и стал ее раздевать».
— Слушайте, потише, здесь детские книги…
— А что у меня на полях один ребенок написал!
— Так почему же все-таки я барахло?
— Потому что вранье.
— А уж ты — сама правда!
— Во всяком случае, мой автор во все это верил.
— Какая же разница, если это все равно вранье? Мой автор тоже может сказать, что он во все это верит.
— Твой? Подонок он! Пьяница и подхалим…
— Руганью ты ничего не докажешь. Да и что это за разговор! Вранье — не вранье… Что ты об этом знаешь? Правда — понятие социальное. А если строго между нами, то перед лесом мы все — одинаковое барахло.
— При чем же тут лес? Кто его видел? Кто докажет, что он есть?
— Лес есть!
— Кто это еще там орет с верхней полки?
— Но-но, потише, я — про лес!
Смех. Да, подумал Перец, можно себе представить, что это за книга.
— Что-то давно меня никто не берет.
— Про любовь?
— Не-ет.
— Приключения?
— Нет.
— Ну и не жди, не возьмут.
— А ведь брал кто-то. Предисловие прочитал и первую главу. В двух местах подчеркнул, а в одном месте поставил «нотабене». Кто же это был? Не помню.
— А что же он не кончил?
— Ему уезжать надо было. Хотел он меня украсть, да постеснялся. А я еще тогда подумала: никогда его не забуду. И вот забыла.
— В очках?
— Нет.
— Странно.
— А чего ты там расхвасталась? Меня, может, каждый раз крадут, да сам директор приказывает возвращать. Я в букинистическом знаешь сколько стою? Меня в свое время из-под полы продавали, если хочешь знать…
— Вместе с интересными открытками, надо понимать?
Изменению подверглись в первую очередь имена персонажей. Повариха, не имевшая в окончательном варианте имени, а лишь прозвище (Казалунья), в советском варианте «Управления» называлась Ксенией Петровной. Мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению, в первоначальном варианте была также «мадам», но — Филаретова. Тузик назывался Колей (Туз — Николай). Неизвестный из группы Инженерного проникновения имел фамилию Трунов. Клавдий-Октавиан Домарощинер назывался Валерием Африкановичем Домарощенных. Ким в советском варианте был Кимом Гостомысловым (смысловая фамилия — «мыслит ГОСТами»). Беатриса Вах называлась Анной Ивановной. Сумрачный сотрудник в приемной Директора, которого, «судя по опознавательному жетону на груди и по надписи на белой картонной маске, следовало называть Брандскугелем», в советском варианте назывался Петром и имел об этом надпись «на пластиковой табличке под левым нагрудным карманом». Профессор Какаду был товарищем Рыбкиным, Квентин — Семеном Сартаковым. Перец вспоминает убитую Эсфирь (в советском варианте — Олю). Из башни броневика кричат не о многоуважаемой княгине Дикобелле, а о князе Александре Петровиче. В некоторых случаях замена имен особенно интересна изменением контекста, подразумеваемого этими именами.
В грузовике говорят о пропавшем в Лесу Кандиде, в советском варианте — об Иванове. А вот «товарища Сидорова» Перец встречает во второй приемной Директора, позже он был заменен на «преподобного Луку».
Вместо Домарощинера почетным секретарем выбирали Кузнецова. Вместо менеджера упоминался завгар. А вместо Проконсула в кабинет к Киму является заведующий клубом. И поет он не «Аве Мария!», а «Хороши весной в саду цветочки». И предлагает не «содрать с фактов шелуху мистики и суеверий, обнажить субстанцию, сорвав с нее одеяние, напяленное обывателями и утилитаристами», а «сорвать идеалистическую и метафизическую шелуху с рациональных зерен, обнажить сущность объекта, сорвав с него одеяния, которое напялило на него обывательское мировоззрение».
Мосье Ахти поет Перецу: «Откроем, ребята, заветную кварту!..» В советском варианте Ахти (просто — Ахти) поет: «Выпили, добавили еще раза…» Пахнет от него не спиртом, а водкой, и рассказывает он не: «Инженера позовем, Брандскугеля, моншера моего. <…> Он такие истории излагает — никакой закуски не надо…», а «Инженера позовем, Петьку. <…> Он такие истории рассказывает, оборжешься…»
Водитель Вольдемар ранее был Володей. На удостоверении Вольдемара был написан телефон Шарлотки, а на правах Володи — телефон Зинки. В шахматы этот персонаж собирался играть не с Ахиллом-слесарем, а с Семеном-слесарем. В окончательном варианте, играя на мандолине, водитель поет:
Тоске моей не вижу я предела, Один брожу безумно и устало, Скажи, зачем ко мне ты охладела, Зачем любовь так грубо растоптала? <…> …Теперь с другим ты радуешься жизни, А я один, безумный и усталый.Об этой песне Б. Н. Стругацкий говорит: «Это — выдумка авторов. Попытка сделать пошловатый текст окончательно пошлым.
На землю пал последний луч заката, Ночная темнота на землю пала. Прости меня, но я не винова-а-а-ата, Что и грустить, и ждать тебя устала… <…> А за окном свирепый ветер воет И мне вослед смеется и рыдает.