Неизвестный Алексеев. Том 3: Неизданная проза Геннадия Алексеева
Шрифт:
На трапе у меня в последний раз проверяют билет, и вскоре я погружаюсь в мягкое удобное самолетное кресло. По проходу между кресел снуют симпатичные и весьма приветливые стюардессы. Они раздают гигиенические пакеты и напоминают о том, что надо пристегнуться к креслу ремнем.
Наш ТУ-154 выруливает на взлетную полосу. Из окошка мне видно, как с этой полосы через каждые 2–3 минуты взлетают такие же ТУ и еще более импозантные ИЛ-62. Это зрелище завораживает. Таинственен, непостижим момент отрыва гигантского металлического аппарата от земли, когда крылатая громада, до отказа набитая людьми и всякими сложнейшими механизмами, вдруг как бы теряет свой непомерный вес и устремляется в небеса, влекомая какой-то сверхъестественной силой.
Вот
Как всегда при взлете, стало страшновато. Что ни говори, а передвижение по воздуху – испытание судьбы.
Я поглядел по сторонам. Рядом сидела пожилая супружеская пара довольно простецкого вида. Женщина, как видно, тоже робея, закрыла глаза. Ее муж безучастно глядел в окно. По другую сторону прохода сидела молодая блондинка с ребенком лет трех. Ребенок, видимо, тоже почувствовав ответственность момента, молча прижимался к материнской груди. «Если что случится, – подумал я, – все эти случайные незнакомые люди отправятся на тот свет вместе со мной. Одно утешение – смерть будет мгновенной».
Легкая тряска, возникавшая от неровностей взлетной дороги, внезапно прекратилась, и земля под нами стала проваливаться куда-то вниз – мы летели. Через минуту земля была уже далеко, на глазах превращалась в подобие географической карты. Еще через минуту в иллюминаторе возникла безбрежная белая волнистая пустыня – мы поднялись над облаками.
Женский голос из репродукторов разрешил отстегнуть ремни, и заботливые стюардессы стали разносить по самолету стаканчики с минеральной водой. Я замечаю, что около меня летают две мухи. Они тоже перемещаются из Ленинграда в Симферополь, даже не подозревая об этом. Родившись на брегах Невы, они окончат свой краткий мушиный век близ Черного моря. Хотя вполне вероятно, что часа через четыре они благополучно вернутся на родину. Быть может, они уже не в первый раз летят на юг в этом самолете, являясь как бы частью его экипажа вместе с пилотами и стюардессами. Им ужасно повезло, не каждой мухе выпадает такая удача.
Вытащив из кармана записную книжку, я стал записывать впечатления вчерашнего дня (посещение Литфондовой поликлиники) и не заметил, как прошли два часа. Снова раздался голос из репродукторов: «Наш самолет начинает снижаться. Просим пристегнуть ремни и не ходить по салону. Мы летим над Крымским полуостровом. Это прекрасная древняя земля, где все дышит историей… Температура воздуха в Симферополе плюс двадцать пять градусов. Благодарю за внимание».
Троллейбус, долго пробиравшийся по симферопольским улицам, вырывается наконец на свободное широкое шоссе, и мы катим на юг, где маняще синеют дальние горы. И вот мы уже среди гор. Их вершины в облачной дымке. Из лесных зарослей там и сям торчат розовые скалы. Минуем перевал. Слева вырастает величественная и мрачная гора Обвальная. На ее боку грандиозная осыпь с бесчисленными каменными обломками, а не ее вершине, как гигантские статуи, торчат вертикально стоящие камни причудливой формы. А вот и море. Оно не синее, потому что солнце за облаками, оно серовато-лиловое, гладкое, какое-то непохожее на себя и вообще ни на что не похожее.
Алушта. Дальше мы мчимся вдоль побережья. Слева – море, справа – горы. Мелькают пинии, кипарисы, платаны, ливанские кедры. С каменных подпорных стен свешиваются цветущие кусты красных роз. Склоны холмов сплошь покрыты какими-то желтыми цветами.
Крым! Шесть лет я не был в этом земном раю, вспоминая о нем постоянно.
В справочном бюро у ялтинского автовокзала мне объясняют, как проехать к Дому творчества писателей. Снова сажусь на троллейбус и еду в центр города. С главной улицы сворачиваю в тихий, обсаженный кипарисами переулок и подымаюсь в гору. В глубине густого старого парка натыкаюсь на колоннаду ионического ордера, наполовину скрытую пальмами и кустами олеандров. Обхожу ее сбоку и обнаруживаю вход.
Вечер. Сижу на своем балконе в плетеном кресле и курю трубку. Предо мною на столике начатая бутылка крымского сухого вина. У балкона зеленая стена листвы, из-за которой торчат темные острия кипарисов. Непрерывно поют птицы. Издалека доносятся звуки кинофильма – его показывают в соседнем санатории. Я блаженствую: никогда еще не жил в Крыму с таким комфортом.
4.7
Проснулся от странных, похожих на человеческие, птичьих голосов. Одна птица отчетливо произносила: «Пустите! Пустите! Пустите!» Забавная птица. Интересно, как она выглядит!
Прибрежный парк с толпами курортников. Лестницы, балюстрады, клумбы, вазы, киоски, ларьки. Сквозь деревья сквозит ослепительная синева моря.
Изящный, тоненький, узкий в плечах молодой человек с большими карими глазами и с гривой светлых, пушистых волос. Совсем как девушка. Но у девушки отчего-то выросли толстые залихватские усы с подусниками.
Маленький, серенький неказистый портовый буксир с гордым и грозным названием «Меч».
Пиния! Божественное дерево – пиния! Тобой любовались Лукреций, Цицерон и Август. Теперь тобою любуюсь и я, жалкий смертный.
Какой-то незнакомый, экзотический цветок. Нагибаюсь и нюхаю его. О, здравствуй, здравствуй, цветок неведомый! Приветствую тебя на Земле!
Городской пляж, сплошь покрытый голыми телами. Над ним стоит гул тысяч голосов.
Сажусь в автобус, идущий к Симеизу. Выхожу в Гаспре и пешком иду к Кореизу (любимый мой маршрут).
Татарские дома с балконами и верандами. Между домами узенькие, только человеку пройти, улочки. Бесконечные каменные лестницы, взбегающие вверх и сползающие вниз. Ручьи, мелодично журчащие в каменных желобах.
Кладбище на окраине Гаспры в роще темных, безмолвных старых кипарисов.
Кореиз. Здесь шоссе становится совсем узким, но машины, однако, несутся по нему, не сбавляя скорости. За шесть лет в Кореизе ничего, слава богу, не изменилось. Всё на своих местах: кафе и маленький рынок у автобусной остановки, киоск «соки-воды», в котором продают холодный и кислый кумыс, огромный развесистый платан у моста через горную речушку.
Вечером с женой и дочерью (они приехали ко мне в гости из Алупки) прогуливаюсь по ялтинской набережной. У самой пристани расположились увеселительные аттракционы. Анюте больше всего понравилась карусель новейшей модели в виде огромного, шевелящего ногами осьминога. Взяли билеты, влезли в кабинку. Осьминог закружился, плавно подымая и опуская толстые зеленые конечности. Но вдруг что-то случилось, и чудовище замерло. Мы с Анютой повисли в воздухе на высоте четырех метров. Через минуту объявили, что по техническим причинам аттракцион работать не будет, и загорелые веселые парни, обслуживавшие развлекательные аппараты, стали пригибать осьминожьи ножищи к земле и вынимать из кабинок неудачников-ездоков. Вынули и меня с дочерью.
– Вот всегда так, – сказала Анюта, – как только мы с тобой остаемся вдвоем (жена, усадив нас на осьминога, оправилась на почту), происходит что-то нехорошее. То мы в лужу упадем, то ключи дома забудем, то…
Французский фильм о молодости Эдит Пиаф. Из нищеты и грязи, из мира проституток, воров и сутенеров маленькая, невзрачная, полуграмотная обладательница редчайшего голоса подымается все выше и выше ко всемирной славе.
5.7
Проснулся часов в пять и, лежа в постели, долго слушал говорящую птицу. Она произносила теперь слово «пожалуйста» (вежлива она, однако). Потом я снова заснул, и мне приснился странный, тревожный сон.