Неизвестный Алексеев. Том 3: Неизданная проза Геннадия Алексеева

Алексеев Геннадий

В Крыму так и не выветрился запах старой России. Как и в Питере. Временами от этого запаха слегка кружится голова.

Я подобен некоему агрегату с автоматическим управлением, запрограммированному на много лет вперед. Каждый год я сочиняю 70–80 стихотворений, которые возникают во мне как бы сами по себе – я почти не прилагаю к этому усилий.

Кто же меня запрограммировал? Господь Бог, в которого я не верую? Или некий всеобъемлющий космический разум? Впрочем, это почти то же самое, что и Бог.

Черный,

совсем черный человек. То ли африканец, то ли до ужаса загоревший пляжник. Улыбнулся и ослепил меня оскалом сплошь золотых крупных зубов. Редкая человеческая порода – темная кожа и золотые зубы.

В столовой за столом вместе со мною сидят две очень юные девицы – писательские дочки. Они скромны. Они все время молчат и не подымают глаз.

Сидит также весьма пожилая интеллигентная дама, сухая, высокая, горбоносая, похожая на грузинку.

Вчера появился еще один сотрапезник – темноволосый, круглолицый субъект средних лет. Он держится уверенно, то и дело самодовольно ухмыляется и при каждом удобном случае пытается со мною заговорить. Я его, видимо, заинтересовал. Вечером он спросил, где это я весь день пропадал, и мне пришлось рассказать о моем посещении Симеиза и Алупки.

– С экскурсией? – полюбопытствовал он.

– Нет, вполне самостоятельно, – ответил я и добавил: – Не люблю экскурсий.

Человек этот ест страшно быстро, будто процесс принятия пищи ему крайне неприятен и он хочет поскорее с ним покончить. При этом он низко, как собака, наклоняется над тарелкой.

А пожилая дама сегодня обратилась ко мне с вопросом:

– Ходят слухи, что вы альпинист? Правда ли это?

– Нет, что вы! – ответил я. – К спорту я всегда питал неприязнь.

– Значит, ложные слухи, – заключила дама.

После обеда отправился к дворцу, башня которого, торчащая над зарослями парка, видна с крыльца нашего Дома творчества.

Эта башня показалась мне знакомой – где-то, в каком-то старом архитектурном журнале я видел ее фотографию.

Долго пробирался вверх по склону горы, обходя какие-то сараи и кучи мусора, и наконец уперся в высоченную, красивейшую подпорную стену, выложенную из крупных известняковых камней. К стене прилепились убогие хижины с маленькими верандочками и навесами из ржавого железа. На веревках сушилось белье. Бегали тощие кошки. Тявкала сидевшая на цепи не менее тощая дворняга.

Из-за белья выглянула женщина с головой, обмотанной ярким платком. Спросил ее, как пробраться к зданию, что стоит выше на горе.

– А вот туточки! Видите – калитка деревянная? Через нее и пройдете, – ответила женщина.

Толкнул рукой калитку, она раскрылась, и я оказался на крутой лестнице, которая вела к стрельчатой арке. Перед аркой возлежали два изуродованных каменных льва.

За аркой появилась еще одна лестница, она вывела меня на широкую, вымощенную каменными плитами площадку, огороженную фигурной оградой в мавританском стиле. Над площадкой возвышалась сказочная вилла в восточном вкусе с бесчисленными галереями, лестницами, аркадами и той самой башней, которую я видел издалека. Вернее, возвышалось то, что осталось от некогда сказочной виллы, возвышались живописные руины.

И тут я вспомнил. Это была вилла Вадарской, опубликованная в Ежегоднике Общества архитекторов-художников не то в 1906, не то в 1908 году. Я открыл остатки всеми забытой виллы Вадарской, одной из самых примечательных построек начала века в Крыму!

Приглядевшись, я заметил, однако, следы строительной деятельности – виллу явно восстанавливали. Но людей не было видно, хотя откуда-то из глубины руин доносились голоса. С трудом пробравшись сквозь заросли высокой колючей травы, я вышел к противоположному фасаду и увидел четырех рабочих, которые, стоя на лесах, что-то оживленно обсуждали. Я обратился к ним с вопросом:

– Вы не скажете, кому принадлежал раньше этот дворец?

Один из четырех, недружелюбно на меня поглядев, сказал:

– У нас не справочное бюро, справок не даем!

– Зачем же так невежливо! – сказал я. – Я архитектор из Ленинграда, и меня заинтересовала архитектура этого здания.

– Идите сюда! – сказал рабочий. – Мы вам тоже зададим вопрос.

Я взобрался на леса и увидел, что строители заняты выкладыванием из кирпича стрельчатой арки.

– Вот скажите, – спросили они меня, – как надо класть кирпич в арку – стоймя или лежа?

– Конечно, стоймя, – ответил я, – иначе кирпич не заклинится. А это не вилла Вадарской? – спросил я в свою очередь.

Рабочие поглядели на меня с уважением, убедившись, что я и впрямь архитектор.

Выяснилось, что виллу богатейшего крымского винодела Вадарского, а впоследствии – его жены сейчас восстанавливают для дома отдыха некоего весьма значительного учреждения. Восстанавливают тщательно, не жалея денег и материалов, – заказчик богат. Купол уже покрыт листовой медью, и скоро все детали сооружения примут первоначальный вид.

Попрощавшись с каменщиками, я стал спускаться вниз по уже знакомым лестницам, миновал грандиозную подпорную стену, выбрался на улицу и вскоре уже был в центре Ялты неподалеку от набережной. Здесь я стал фотографировать постройки в духе модерна.

Сфотографировав гостиницу «Украина», я направился к ближайшему кафе, но был остановлен неким гражданином, который сказал, что хочет со мною о чем-то поговорить. Он взял меня за локоть и отвел в сторону. Я недоумевал.

– Вот вы фотографировали гостиницу, – начал незнакомец, – а зачем это вам? Кто вы такой?

– Я архитектор, – ответил я любопытному гражданину, – гостиница представляет интерес как произведение архитектуры начала нашего века. А в чем, собственно, дело? Вы-то кто такой?

– Я директор гостиницы, – сказал гражданин. – Что же вы так вот фотографируете? Зашли бы ко мне, представились бы, сказали, зачем вам это нужно.

– Уважаемый товарищ! – сказал я свирепея. – Вы полагаете, что, прежде чем фотографировать какое-нибудь здание, надо обязательно у кого-то спрашивать разрешения? Разве ваша гостиница – секретный объект государственной важности?