Неизвестный Мао
Шрифт:
Возвращение зрения придало Мао новую уверенность. Уже через две недели он начал новую кампанию против Чжоу. Мао объявил, что в одном из самых знаменитых китайских романов «Речные заводи» на самом деле речь идет о «капитулянтах», которые заслуживают осуждения. «Капитулянты» были намеком на поддельное «публичное покаяние» 1932 года, на котором стояло имя Чжоу. Чжоу настолько встревожился, что Мао сможет очернить его имя, особенно после смерти, что в самый последний момент перед серьезной операцией по поводу рака, когда ему уже дали первые лекарства и готовились отвезти в операционную, настоял на том, чтобы целый час посвятить самозащите по поводу этого публичного покаяния. Он лег на ожидавшую его каталку только после того, как дрожащей рукой подписал этот документ и передал его жене. При следующей встрече с Мао Дэн выразил протест против
Все это время Дэн пытался избавиться от методов «культурной революции» и повысить уровень жизни. В этот двадцать пятый год правления Мао большая часть населения жила в ужасной бедности и страданиях. В городских районах, которые были привилегированными, по-прежнему осуществлялось крайне строгое распределение пищи, одежды и практически всех товаров первой необходимости. Три поколения семьи часто ютились в одной тесной комнате, поскольку городское население при Мао увеличилось на 100 миллионов человек, но жилья строилось очень мало, а ремонт практически не проводился. Приоритеты Мао — и качество жизни — можно оценить по тому факту, что все вложения в содержание городов (включая водоснабжение, электричество, транспорт, канализацию и т. п.) за одиннадцать лет (1965–1975) составляли 4 процента от вложений в военную промышленность. Здравоохранение и образование получали гораздо меньше половины и без того жалкого финансирования, которое они имели в начале правления Мао. В сельской местности большинство по-прежнему жило на грани голода. Кое-где у взрослых женщин не было одежды, так что им приходилось ходить совершенно голыми. В старой столице Мао, городе Яньане, люди жили беднее, чем в момент прихода к власти коммунистов четырьмя десятками лет раньше. Город кишел голодными попрошайками, которых вязали и заталкивали в тюрьмы, когда иностранцы приезжали полюбоваться на старую базу Мао, а потом этих несчастных высылали обратно в их деревни.
Нет сомнений в том, что Мао знал, насколько плохо обстоят дела. Он держался в курсе событий, читая (или заставляя читать ему вслух) ежедневные отчеты сети каналов обратной связи, которые были им созданы. В сентябре 1975 года он сказал Ле Зуану, главе Компартии Вьетнама, который только что прошел через тридцать лет беспрерывной войны, включая разрушительные бомбардировки США: «Теперь беднейшая нация мира — не вы, а мы». И, несмотря на то что Дэн пытался поднять уровень жизни, Мао все же натравливал на него средства массовой информации, которые прибегали к нелепым лозунгам вроде: «Сорняки социализма лучше посевов капитализма».
Дэн также пытался отменить практически полный запрет на литературу, искусство и развлечения, который держался почти десять лет. Прежде всего он попытался выпустить несколько игровых фильмов, чтобы население получило хоть какое-то развлечение. Хотя эти фильмы оставались строго в рамках социалистического реализма, госпожа Мао, действуя от имени супруга, попыталась добиться их запрещения, обвинив режиссеров в «преступлениях» — таких, как использование красивых актрис.
У самого Мао развлечений было множество. Одно из них заключалось в том, чтобы смотреть его любимые пекинские оперы в домашнем уюте. Для этого оперных звезд вывезли из лагерей, и в пустой пекинской телестудии их снимали телегруппы, которые тоже были возвращены из ссылки. Проведя долгие годы в провинции, они потеряли форму, и поэтому сначала их держали в изоляции в течение многих месяцев, приказав восстановить утраченные навыки и не задавать вопросов. Поскольку никто не желал объяснить им, почему им предстояло сыграть эти все еще запрещенные и потому крайне опасные роли — «ядовитые сорняки», большинство провело эти месяцы в состоянии большой тревоги. Затем эти фильмы транслировались для Мао из телевизионного фургона, припаркованного рядом с его домом. А еще он смотрел кинофильмы докоммунистического периода, из Гонконга и с Запада.
Однако Мао отказался позволить населению отведать хоть каплю того, чем наслаждался сам. Дэн часто ссорился с женой Мао, иногда даже крича на нее и стуча кулаком по столу. Такое обращение она не привыкла терпеть ни от кого, кроме своего мужа. Дэн также осуждал действия Цзян Цин в присутствии Мао и подталкивал других, например кинорежиссеров, писать Мао письма с жалобами на нее. Мао хотел положить конец инициативам Дэна, заставив его написать обещание придерживаться методов «культурной революции». В ноябре 1975 года он потребовал, чтобы Дэн подготовил партийную резолюцию, которая сделала бы «культурную революцию» незыблемой.
Дэн не только отказался — он сделал это очень решительно и в присутствии примерно 130 высокопоставленных работников, тем самым откровенно бросив Мао вызов. Мао пришлось отказаться от проведения такой резолюции. Для него это стало последней каплей. Он принял решение удалить Дэна.
Чжоу и Е уговаривали Дэна не слишком конфликтовать с Мао — притворно соглашаться и ждать его смерти. Но Дэн не желал ждать. Он решил, что сможет заставить Мао проглотить все его действия при условии, что они не повредят лично Мао.
Мао быстро угасал. Мышечный паралич распространился на жизненно важные органы, включая горло, серьезно затронув его способность есть. Однако в рассыпающейся оболочке сохранялась феноменальная решимость не сдаваться.
Благоприятный момент для Мао наступил 8 января 1976 года, когда главный союзник Дэна Чжоу Эньлай умер в возрасте семидесяти восьми лет. Мао немедленно начал действовать. Он уволил Дэна, посадил его под домашний арест и публично выдвинул против него обвинения. Одновременно он отстранил маршала Е, третьего ключевого члена союза, утверждая, что Е болен. На место Чжоу Мао назначил своего прежде неизвестного последователя из среднего звена Хуа Гофэна. Столь же неизвестный низко стоящий генерал по имени Чэнь Силянь был поставлен во главе армии. Мао выбрал эти относительно нейтральные персоны, а не членов «Банды четырех», чтобы свести к минимуму отрицательную реакцию в партии и армии, где большинство терпеть не могли «Банду».
Однако смерть Чжоу вызвала к жизни нечто, прежде не существовавшее в маоистском Китае: общественное мнение. В предыдущие годы, при Дэне, сведения о том, кто за что выступает наверху, впервые стали поступать через реабилитированных коммунистических служащих и их детей — и разошлись по всей стране. У общественности создалось впечатление, будто Чжоу подвергался преследованиям (и при этом ничего не говорилось о его неблаговидной роли в «культурной революции»). Известие о смерти Чжоу вызвало беспрецедентный взрыв народного горя — особенно потому, что средства массовой информации его приуменьшали. В день, когда его тело везли из больницы в крематорий, свыше миллиона людей выстроились на улицах Пекина. Впервые за время правления Мао такое количество людей собралось без того, чтобы их организовывали. Чрезвычайно осмотрительная секретарь-сиделка Мао посоветовала ему пойти на похороны Чжоу — но Мао эту мысль отверг. Отсутствие Мао люди сочли оскорблением Чжоу, а когда спустя несколько дней в резиденции Мао Чжуннаньхае в честь китайского Нового года были запущены фейерверки, стали шептаться, что он празднует смерть Чжоу.
Народные протесты прошли по всему Китаю: брешь, пробитую смертью Чжоу, использовали для выражения отвращения к политике Мао. В начале апреля вулкан народного гнева начал извергаться во время праздника поминания усопших и уборки могил, когда китайцы по традиции вспоминают своих мертвых. Толпы добровольно собрались на площади Тяньаньмынь, чтобы почтить Чжоу венками и стихами и осудить «культурную революцию». Что еще удивительнее, в центре столицы толпы разбили милицейские машины, передававшие приказ очистить площадь, и подожгли штаб милиции, собранной «Бандой четырех» и попытавшейся силой разогнать демонстрантов. Этот вызов правлению Мао был сделан в непосредственной близости от его дома.
Режим подавил протесты с большим кровопролитием. Госпожа Мао приветствовала это как победу, а сам Мао написал: «Отличный способ поднять дух. Хорошо. Хорошо. Хорошо». Репрессии прошли по всей стране, но Мао уже не удавалось нагнать такой ужас, как прежде.
Хотя Дэн не имел никакого отношения к организации демонстраций, простой прием продемонстрировал его популярность: всевозможные бутылочки, подвешенные к соснам вокруг площади Тяньаньмынь. Имя Дэна, Сяопин, произносится так же, как «бутылочки». Этот знак заставил Мао почувствовать очень сильную угрозу. Еще не бывало такого, чтобы общественность объединялась с противниками партии. Мао распорядился, чтобы Дэна вместо домашнего ареста перевели в камеру предварительного заключения в другой части Пекина.