Неизвестный Мао
Шрифт:
После того как секретарь ответил на пару вопросов, госпожа Мао отрезала:
«Ты говоришь так громко и так быстро, словно из пулемета строчишь. От этого у меня начинает болеть голова и выступает пот. Если я из-за твоей небрежности в отношении громкости и скорости речи разболеюсь, твоя ответственность будет просто огромной». Она указала на свой лоб и громким голосом заявила: «Смотри, смотри: я потею!»
Я понизил голос и сказал: «Простите меня, пожалуйста. Я буду следить за своим голосом и скоростью речи».
Цзян Цин сдвинула брови… и закричала, громко и нетерпеливо: «Что ты говоришь? Я тебя не слышу! Теперь у тебя голос слишком тихий. Если я не буду ясно тебя слышать, я буду напрягаться и тоже стану потеть»…» Секретарю сделали знак уйти.
Жизнь рядом с госпожой Мао была кошмаром: об этом свидетельствуют все из ее окружения, с кем мы разговаривали. Она мгновенно отправляла слуг в тюрьму за вымышленные
Мао знал, сколько от его жены возникает глобальных и поглощающих время проблем, потому что кое-кто порой ему жаловался. И он понимал, что ее поведение мешает отлаженной работе его режима. Но для него было выгодно держать всех в неуверенности и поддерживать атмосферу страха, питая общую паранойю. С самим Мао она, конечно, была кроткая и тихая, как мышка. Она его боялась. Он один мог ей повредить.
В 1969 году, после того как был реорганизован режим Мао, он распустил Группу по делам культурной революции, оставив госпожу Мао в качестве своего сторожевого пса. У нее не было административной роли. Оставаясь наготове для выполнения распоряжений Мао, она проводила много времени играя в карты, забавляясь домашними любимцами, в числе которых была обезьянка (в то время, когда всем было запрещено иметь любимцев) и катаясь по парку Бэйхай в центре Пекина: раньше он был общественным парком, но теперь был закрыт для посторонних. Практически каждый вечер она смотрела иностранные кинофильмы, которые, естественно, были запрещены для простых китайцев.
Ее образ жизни был в высшей степени экстравагантным. Одним из ее хобби была фотография. Для этого она заставляла военные корабли курсировать туда и обратно, а зенитки палить залпами. Ее плавательные бассейны должны были оставаться постоянно подогретыми, а один из них был построен специально для нее в Гуанчжоу. Туда подавалась минеральная вода из источников, расположенных за десятки километров. Для нее специально строили дороги к живописным горным местностям, для чего часто требовались необычные средства. В одном случае из-за близости с ее виллой военным инженерам, строившим дорогу, запретили использовать динамит, опасаясь, что взрывы могут ее встревожить, так что камни пришлось разбивать вручную. Самолеты держали наготове для того, чтобы исполнять ее малейшие прихоти — к примеру, привезти из Пекина в Гуанчжоу жакет, который ей вдруг захотелось надеть, или любимый шезлонг. Ее личный поезд, как и поезд Мао, останавливался по ее желанию, стопоря работу транспорта. И она даже не думала стыдиться, а говорила: «Чтобы я могла хорошо отдохнуть или хорошо развлечься, можно пожертвовать интересами других».
Такова была история с переливанием крови. Она постоянно искала способы улучшить свое здоровье и внешность — и узнала о необычном методе: переливании крови здоровых молодых мужчин. Десятки гвардейцев были подвергнуты строжайшей медицинской проверке, и из оставленных в списке четырех избранников ей перелили кровь двоих. Потом она угостила этих двоих обедом, рассказав им, какой «славный» поступок они совершили, «добровольно отдав» ей свою кровь. «Зная, что ваша кровь циркулирует во мне… вы должны этим очень гордиться», — добавила она, а потом предупредила их, чтобы они держали рот закрытым. Переливания не стали регулярными, она слишком воодушевилась и рассказала о них Мао, а тот отсоветовал ей делать это из соображений сохранения здоровья.
Несмотря на постоянные жалобы, здоровье у госпожи Мао на самом деле было очень хорошим. Но нервы у нее были совершенно расшатаны. Ей приходилось принимать потри дозы снотворного, чтобы заснуть, что обычно происходило около четырех утра, а дважды вдень она принимала транквилизаторы. Находясь днем в помещении, она, как и Мао, требовала закрывать окна тремя слоями занавесок и читала при свете лампы, абажур которой был затянут черной тканью, ее секретарь описывал эту атмосферу как пугающую.
Шум беспокоил ее до невероятной степени. В ее главной резиденции в Пекине, Дяоюйтае, слугам было приказано изгонять птиц и цикад, а порой и не носить обуви и ходить с поднятыми руками и широко ставя ноги, чтобы их одежда не шуршала. И хотя ее особняк располагался в саду площадью 420 тысяч квадратных метров, она приказала закрыть для посещений соседний парк Юйюаньтань, один из немногих парков, остававшихся в столице. То же произошло в Гуанчжоу, где ее особняк располагался у Жемчужной реки, так что во время ее визитов все движение по этому важному пути останавливалось и даже далекая верфь прекращала работу.
Еще она была одержима страхом перед жарой и сквозняками. Зимой в ее комнатах должна была поддерживаться температура ровно 21,5° по Цельсию, а летом — 26°. Но даже когда термометр показывал, что температура точно такая, как она требовала, она обвиняла своих слуг: «Вы подделываете температуру! Вы сговорились меня уморить!» Один раз она бросила в сиделку большие ножницы и чуть было не попала в нее — сиделке не удавалось найти источник сквозняка.
«Служить мне — значит служить народу», — постоянно твердила она персоналу, который ее обслуживал.
После гибели Линь Бяо в авиакатастрофе и раскрытия заговора против Мао и ее самой в конце 1971 года госпожа Мао стала мучиться кошмарами, в которых ее преследовали призраки Линя. Она призналась своему секретарю: «У меня такое чувство, будто я могу умереть в любую минуту… как будто уже завтра может произойти какая-то катастрофа. Я все время полна ужаса».
Ее паранойя особенно усилилась после события, происшедшего перед самым бегством семьи Линь. Она отправилась в Циндао фотографировать военные корабли (по ее приказу шесть из них плавали по морю, чтобы она могла выбрать наилучший ракурс) и решила, что туалет в местной вилле ее не устраивает. Поэтому она вместо него воспользовалась плевательницей, которая, как она пожаловалась, была слишком жесткой для ее ягодиц. Тогда ее служители оборудовали для нее сиденье, взяв плавательный круг из бассейна. Пока она облегчалась, сиделкам пришлось ее поддерживать — но к этому она привыкла. Однако как-то ночью она воспользовалась плевательницей-туалетом без помощниц, приняв перед этим три дозы снотворных таблеток, и, упав, сломала ключицу. После бегства семьи Линь она заявила, что этот несчастный случай был частью заговора и что ее снотворное было отравлено. Это вызвало страшный переполох: все ее лекарства опечатали и увезли на проверку, а весь ее медицинский персонал задержали и допросили в присутствии Чжоу Эньлая и Политбюро. Чжоу пришлось разговаривать с ней всю ночь: с девяти вечера до семи утра он пытался ее успокоить.
Визит четы Никсон в феврале 1972 года невероятно ее оживил. С ними и с последовавшей затем чередой международных визитеров она могла удовлетворить свое желание играть роль первой леди. А еще это дало ей возможность разрекламировать себя в мире благодаря публикации своей биографии. В августе того же года американская исследовательница Роксана Уитке была приглашена написать о ней и, желательно, превратить в мировую знаменитость, как это сделал с Мао Эдгар Сноу.
Госпожа Мао разговаривала с Уитке шестьдесят часов. Однако ее действия вызвали раздражение Мао, который поначалу одобрил этот проект. Оставаясь верна себе, она разболталась. К ужасу своего окружения, она призналась в глубокой любви и ностальгическому отношению к Шанхаю в до коммунистические дни и даже напела Уитке кокетливую песенку, которая была там популярна в 1930-х годах. «Моя жизнь тогда была такой романтичной… У меня было так много поклонников, которые меня добивались»… Одно это уже было неприемлемым, но она чуть не вызвала инфаркт у всех присутствовавших китайцев, рассказав о том, как один раз с ней пытался познакомиться американский матрос. «Возможно, он был пьян. Он шел по набережной Бунд, шатаясь, и остановился передо мной. Он преградил мне дорогу, щелкнул каблуками и отдал мне честь… Он попытался меня обнять… Я подняла руку и дала ему пощечину. Он продолжал улыбаться и снова отдал мне честь, прищелкнув каблуками. Он даже сказал: «Извините». Вы, американцы, такие вежливые»…
Госпожа Мао призналась, что боготворит Грету Гарбо и обожает «Унесенных ветром», которых, по ее словам, смотрела раз десять. «Каждый раз я была глубоко тронута… Может ли Китай создать подобный фильм?» — вопросила она, как будто она и ее муж не имели никакого отношения к разгрому китайского кино. Ее восторги по поводу «Унесенных ветром», похоже, встревожили главу СМИ Яо Вэньюаня, и тот начал сыпать партийными штампами: «…У фильма есть недостатки. Она [писательница] сочувствовала рабовладельцам». Госпожа Мао заставила его замолчать поставившей его в тупик фразой: «Но я не вижу в фильме похвалы Ку-клукс-клану».