Неизвестный Мао
Шрифт:
Наряду с этим состоялась передача секретной информации огромной важности. Будущий вице-президент Нельсон Рокфеллер, как сообщают, «был просто поражен, услышав… о том, какое количество сверхсекретной информации мы сделали доступным китайцам». Сведения включали информацию о размещении советских войск на границе с Китаем.
Киссинджер выполнил также два важных обязательства по Индокитаю: США были готовы вывести оттуда все свои войска в двенадцатимесячный срок и бросить на произвол судьбы южновьетнамский режим, обещая уйти даже без проведения переговоров, без возможности возвращения американских войск. «После того как мир будет заключен, — сказал Киссинджер, — мы будем находиться на расстоянии в 10 тысяч миль, а [Ханой] останется здесь». Киссинджер даже обещал, что «большая часть, если не все американские войска» будут выведены из Кореи до окончания следующего срока президентства Никсона, даже не попытавшись
Мао дали много и даже преподнесли это на блюде. Киссинджер особо подчеркнул, что он не просит, чтобы Китай прекратил предоставлять помощь Вьетнаму. От Мао даже не требовали смягчить его агрессивную антиамериканскую риторику как в целом в мире, так и во время встреч. Стенографическая запись показывает, что Чжоу постоянно настаивал: «Вы должны ответить на тот вопрос… Вы обязаны ответить на этот вопрос». Он указывал американцам на «ваши притеснения, на вашу подрывную деятельность и ваше вмешательство». Он правильно рассчитал, что Никсон может пойти на еще большие уступки за привилегию сближения с Китаем. Киссинджер не просил об ответных уступках. Нелепое заявление Чжоу, что Китай не является «агрессивным — из-за нашей новой ([коммунистической] системы», тем не менее осталось неоспоренным. И в ответ на упоминания Чжоу об американских «зверствах» во Вьетнаме не прозвучало никакого осуждения зверств Мао в самом Китае. В другом случае, когда представитель северовьетнамской делегации косвенно критиковал администрацию Никсона, Киссинджер выпалил: «Вы являетесь представителями одного из самых тиранических режимов на этой планете…» Теперь же Киссинджер описывает действия Чжоу как «весьма трогательные».
Когда Мао услышал доклад об итогах переговоров за первый день, он преисполнился самодовольства и заявил своим ведущим дипломатам, что Америка «превращается из обезьяны в человека. Хотя еще не совсем человек, так как у нее остается хвост… но она уже больше не рядовая обезьяна, а шимпанзе, так как хвост у нее не очень длинный… Америка должна начать свою жизнь заново, — объявил он, рассматривая Америку с дарвинистской точки зрения как медленно развивающегося примата, стоящего на более низкой ступени развития. — Это — эволюция!» Чжоу, со своей стороны, сравнил Никсона с распущенной женщиной, «прихорашивающейся и предлагающей себя прямо с порога». Именно во время первого визита Киссинджера Мао сделал вывод, что Никсоном можно управлять и Пекин имеет шанс добиться многого от Америки, не меняя при этом свой тиранический стиль правления и не прекращая антиамериканские разглагольствования.
Немедленно после секретного визита Киссинджера было объявлено, что Никсон приглашен в Китай и принял это приглашение. Киссинджер возвратился в Пекин в октябре 1971 года для того, чтобы подготовиться к визиту президента. Его вторая поездка совпала по времени с ежегодным голосованием в ООН по вопросу о месте Китая, которое до сих пор принадлежало Тайваню. Открытое присутствие в Пекине главного советника президента склонило чашу весов в пользу Пекина. 25 октября Пекин заменил Тайбэй в ООН, Мао получил место в Совете Безопасности, а также право накладывать вето на любые неугодные ему решения.
Это случилось всего через месяц после бегства и гибели Линь Бяо. Новости о том, что существовал заговор с целью его убийства, ввергли Мао в состояние глубокой депрессии. Поражение Тайваня и предстоящий визит Никсона подняли его настроение. Громко смеясь и шутя, он говорил в течение почти трех часов со своими ведущими дипломатами. Упоминая о голосовании в ООН, он объявил: «Великобритания, Франция, Голландия, Бельгия, Канада, Италия — все они стали хунвейбинами».
Прежде чем делегаты Китая уехали в ООН, Мао посчитал обязательным для себя напомнить им, что они должны по-прежнему рассматривать США как «врага общества номер один» и отчаянно осуждать их, «называя их по имени, это абсолютно необходимо». Он хотел дебютировать на мировой арене как борец с США, используя ООН как новую платформу для борьбы.
За девять дней до визита Никсона, который намечался на 21 февраля 1972 года, Мао потерял сознание и находился на грани жизни и смерти. Перспектива скорого прибытия Никсона помогла ему восстановиться. Для Мао были сшиты новые ботинки и одежда, поскольку его тело сильно распухло. Гостиная, в которой он должен был принимать Никсона, была преобразована в больничную палату, с большой кроватью и медицинским оборудованием. Персонал убрал некоторую часть оборудования из комнаты, а другую его часть и кровать спрятали за ширмой. Обширная комната была заставлена старыми книгами, которые произвели на американцев большое впечатление — ведь они не знали, что многие из них были просто украдены во время зверских набегов на дома в не слишком отдаленном прошлом.
В то утро, когда прибыл Никсон, Мао был очень возбужден и внимательно следил за передвижением президента. Узнав, что Никсон прибыл в резиденцию, предназначенную для гостей, — Дяоюйтай, Мао сказал, что хочет видеть его немедленно. Никсон собирался принять душ, когда Чжоу, ведя себя «немного нетерпеливо», как отметил Киссинджер, попросил их немедленно отправиться на встречу.
В течение относительно краткой шестидесятипятиминутной беседы (единственной, которая состоялась между Никсоном и Мао в ходе этой поездки) Мао парировал любые попытки перейти к обсуждению серьезных проблем. И не потому, что он был болен, а потому, что не хотел, чтобы его позиция стала ясна американцам. Ничто не должно было поколебать его образ глобального антиамериканского лидера [151] . Мао пригласил Никсона в Пекин, чтобы озвучить обвинения, а не сгладить их. Поэтому, когда Никсон предложил обсудить «такие животрепещущие вопросы, как Тайвань, Вьетнам и Корея», Мао действовал так, как будто его такие мелочи вообще не интересуют. «Такие вопросы не обсуждаются со мной, — сказал он. — Их следует обсуждать с премьер-министром». А затем добавил: «Я не хочу глубоко вникать в эти проблемные вопросы». Затем он прервал американцев, заявив: «В качестве предложения, могу я попросить вас высказываться не столь долго и подробно?» Когда Никсон стал упорствовать, заявляя о необходимости найти «общую позицию» и создать «мировую структуру», Мао проигнорировал его. Он повернулся к Чжоу, чтобы спросить, который час, а затем сказал: «Разве мы не поговорили достаточно?»
151
Мао не сомневался, что полностью контролирует запись встречи, так как не позволил присутствовать американскому переводчику. Никсон без возражений подчинился этому диктату.
Мао старался не хвалить Никсона, в то время как Никсон и Киссинджер льстили Мао изо всех сил. Так, Никсон сказал Мао: «Труды председателя привели нацию в движение и изменили мир». Мао не стал благодарить американского президента, а снисходительно заметил Никсону: «Ваша книга «Шесть кризисов» тоже неплоха».
Мао вовсю подшучивал над Никсоном и Киссинджером и унижал их, пытаясь выяснить, сколько они смогут проглотить. Когда Никсон сказал: «Я прочитал поэмы председателя и его речи, поэтому знаю, что он является профессиональным философом», Мао повернулся и посмотрел на Киссинджера, после чего произошел обмен репликами:
«Мао. Он доктор философии?
Никсон. Он доктор умственных способностей.
Мао. Как насчет того, чтобы доктор выступил здесь сегодня в качестве главного оратора?»
Мао продолжал делать колкие замечания Никсону: «Мы вдвоем не должны монополизировать шоу. Нехорошо, если мы не позволим доктору Киссинджеру высказаться». Это нарушало как протокол, так и правила вежливости и было выражением явного пренебрежения к самому Никсону. Мао никогда не осмеливался так разговаривать со Сталиным. Но, возвышая Киссинджера за счет умаления Никсона, Мао на самом деле не интересовался взглядами Киссинджера. Он просто проявил находчивость, подтрунивая над Киссинджером, которого использовал, словно «хорошеньких девушек, как прикрытие».
Мао ясно понимал, что может надавить на Никсона. В конце визита было намечено опубликовать совместное коммюнике. Мао диктовал свои пункты, в которых осуждал Америку. «Разве они не говорят о мире, безопасности?.. — спросил он у Чжоу. — Мы сделаем все наоборот и будем говорить о революции, освобождении угнетенных народов всего мира…» Таким образом, в коммюнике были изложены позиции каждой стороны, не согласующиеся между собой. Китайцы использовали отведенную им часть для тирады против Америки (хотя прямо она не называлась). Американская сторона не сказала ни одного критического слова в адрес режима Мао, не пойдя далее неопределенных и избитых фраз о поддержке «индивидуальной свободы» [152] .
152
Это было сделано не потому, что душная обстановка репрессий не была заметна. Политический комментатор Уильям Бакли обратил внимание на то, что людей убирали отовсюду, где они появлялись. «А где народ?» — спросил он китайского чиновника. «Какой народ?» — удивился чиновник. Бакли уточнил: «Народ — как в Китайской Народной Республике!»