Неизвестный Мао
Шрифт:
Несмотря на все усилия казаться борцом с американским империализмом, Мао пришлось выслушать немало колких замечаний со стороны своих старых союзников. Самое жестокое из них прозвучало из Албании, а она имела большое значение для Мао, поскольку была единственной страной с восточноевропейским режимом, которую он вывел с орбиты влияния СССР. Диктатор Албании Ходжа написал Мао письмо на девятнадцати страницах, выражая свой гнев по поводу «сраного бизнеса». На самом деле Ходжа ловко использовал риторику, чтобы получить большое количество дополнительной помощи, и подвел итог: «Вы общаетесь с врагом, но можете купить наше молчание за большие деньги». Мао заплатил.
Самой важной проблемой был Вьетнам, который на международной арене имел намного больше влияния, чем Албания. Вьетнамцы опасались, что Мао попытается использовать их как разменную монету в торге с США. Когда Чжоу отправился в Ханой сразу
Все эти взятки старым союзникам, призванные удержать их в покорности, ложились дополнительным бременем на китайское население. Но этим его трудности не ограничивались. Поскольку все больше стран признавало Пекин после посещения Никсона, число государств, которым Китай посылал помощь, увеличилось с 31 в 1970 году до 66. На крошечную и неизмеримо более преуспевающую Мальту (ее население составляло около 300 тысяч человек) Мао в апреле 1972 года потратил не менее 25 миллионов американских долларов. Ее премьер-министр Доминик Минтофф возвратился из Китая со значком Мао.
Мао часто должен был переплачивать за прежнюю позицию, чтобы вернуть себе поддержку тех государств, правительства которых ранее пробовал свергать. Один из его прежних недругов, президент Заира Мобуту, рассказывал нам, как великодушно его финансировал Мао, который (в отличие от Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития) позволял ему отсрочивать выплаты ссуд на неопределенное время или возвращать их в заирской валюте, которая ничего не стоила. В 1971–1975 годах на помощь иностранным государствам уходило в среднем 5,88 процента от всех расходов Китая, достигнув максимума в 6,92 процента в 1973 году — безусловно, это был самый высокий процент в мире, превышавший по меньшей мере в семьдесят раз американскую помощь.
В то время как Мао раздавал деньги и продукты всем желающим, а также строил дорогостоящие линии метрополитена, верфи и создавал инфраструктуру для стран, которые были намного богаче самого Китая, большинство из 900 миллионов китайцев находились на грани выживания. Во многих областях крестьяне вспоминали, что самыми голодными после Великого голода 1958–1961 годов были годы с 1973 по 1976 — сразу после визита Никсона.
Никсону часто приписывали открытие дверей в Китай. Поскольку множество западных государственных деятелей и бизнесменов, а также определенное количество журналистов и туристов смогли теперь бывать в Китае, он действительно увеличил западное присутствие в этой стране. Но он не открыл дверей ни в Китай, ни тем более из Китая, увеличение этого западного присутствия не оказало никакого заметного воздействия на китайское общество при жизни Мао. Мао был уверен, что для огромного большинства своего населения Китай оставался крепко охраняемой тюрьмой. Лишь незначительное число людей извлекло хоть какую-то выгоду из восстановления отношений. Некоторым из них разрешили повидать родственников за границей — и то лишь под тщательным наблюдением. Крошечное меньшинство получило возможность прочитать с полдюжины современных западных книг, переведенных в сокращенном виде, одной из них была книга самого Никсона «Шесть кризисов». С 1973 года некоторых студентов, изучавших иностранные языки, стали посылать на стажировку за границу, но их было очень немного. Шанс получали только те, кто доказал свою политическую надежность, и они жили и работали под самым пристальным наблюдением спецслужб. Им запрещалось даже выходить из дома, в котором они жили, без сопровождения.
В целом население оставалось прочно изолированным от контактов с немногими иностранцами, которым разрешали въезд в Китай. Приезжие находились под строгим контролем. Любая беседа с ними, проводившаяся без санкции властей, могла закончиться катастрофой для местных жителей. Режим принял экстраординарные меры безопасности. Во время однодневного визита Никсона в Шанхай, совпавшего с китайским Новым годом, когда традиционно собирается вся семья (как во время Рождества в христианских странах), тысячи молодых людей, решивших посетить свои семьи, были возвращены в деревни, в которых они отбывали ссылку. Это делалось для того, чтобы лишить их любой возможности пожаловаться президенту США.
Реальную выгоду от визита Никсона извлекли сам Мао и его режим. В ходе своей избирательной кампании Никсон постарался представить Мао в более выгодном свете на Западе. Давая инструкции штату Белого дома после возвращения, Никсон говорил о том, что он прошел «посвящение» у циничной клики Мао, названной Киссинджером «группой монахов, которая… хранит свою революционную чистоту». Люди Никсона лживо утверждали, что «при Мао жизнь китайского народа заметно улучшилась». Любимый евангелист Никсона Билли Грэхем хвалил достоинства Мао перед британскими бизнесменами. Киссинджер заметил, что суровая команда Мао могла бы «бросить нам моральный вызов». В результате о Мао сложилось еще более превратное суждение, чем то, которое сам Никсон создавал, будучи жестким антикоммунистом в 1950-х годах.
Мао стал не просто влиятельной международной фигурой, но еще и несравнимо притягательной. Мировые государственные деятели выстроились к нему в очередь. Факт встречи с Мао считался, а иногда считается до сих пор свидетельством успешной карьеры и успеха в жизни. Когда пришел вызов для президента Мексики Луиса Эчеверрии, его окружение буквально боролось за то, чтобы оказаться в составе группы, удостоенной аудиенции. Австралийский посол сказал нам, что он побоялся пойти в туалет (хотя его мочевой пузырь был готов лопнуть), чтобы несколько высокопоставленных особ внезапно не ушли без него. Премьер-министр Японии Кахуэй Танака, наоборот, справил нужду в доме у самого Мао. Причем Мао лично сопровождал его до уборной, а затем ждал за дверью.
Государственные деятели выносили его нападки, хотя они никогда не потерпели бы этого от других лидеров. Кроме того, им не говорили заранее, когда они увидят Мао, а безапелляционно вызывали в любое время, удобное для председателя, — даже во время приема пищи. Премьер-министр Канады Пьер Трюдо, который даже не просил о встрече с Мао, внезапно оказался под опекой Чжоу: «Мы должны теперь прерваться. У меня сейчас другие дела, следуйте за мной», даже не предупредив его, куда именно.
Когда Мао встречал иностранцев, он щеголял своими циничными и диктаторскими взглядами на жизнь. «Методы Наполеона были самыми лучшими, — сказал он президенту Франции Жоржу Помпиду. — Он разогнал все собрания и просто назначил тех, кто должен был управлять вместе с ним». Когда бывший британский премьер-министр Эдвард Хит выразил удивление тем, что портрет Сталина все еще висит на площади Тяньаньмынь, и напомнил о том, что Сталин уничтожил миллионы людей, Мао слегка махнул рукой, показывая, что для него это не имеет никакого значения. Затем он ответил: «Портрет Сталина висит здесь, потому что он был марксистом». Мао даже сумел заразить западных лидеров своим жаргоном. После того как австралийский премьер-министр Гаф Уитлем выказал немного неуверенности при его ответе на вопрос о Дарвине, он написал Мао отзыв, который он называет в своих мемуарах «самокритикой». Уже в 1997 году, когда о Мао стало известно намного больше, Киссинджер называл его «философом» и утверждал, что целью Мао были «поиски эгалитарного достоинства».
Мао любил давать аудиенции пораженным его величием посетителям и продолжал делать это вплоть до последних дней его жизни, когда кислородная трубка лежала на его боковом столе, прикрытая книгой или газетой. Эти зрители создавали ему мировую славу.
Визит Никсона также открыл для Мао возможность протянуть руки к новейшим западным военным технологиям и вооружению. «Единственная цель этих отношений, — сказал он северокорейскому диктатору Ким Ир Сену, — заключается в том, чтобы получить развитые технологии». Мао знал, что мог достигнуть этой цели только в том случае, если Америка считала бы его своим союзником. Чтобы дать правдоподобное объяснение своего отхода от прежнего противостояния с Америкой, Мао утверждал, что живет в постоянном страхе перед советским вторжением и отчаянно нуждается в защите. Заложив основу военного союза с Америкой еще во время первого визита Киссинджера, Мао открыто заговорил о нем в феврале 1973 года. «Тема Советского Союза доминировала в ходе наших переговоров», — сообщал Киссинджер Никсону. Как он утверждает в своих мемуарах, ему дали понять, что «конфликт Китая с Советским Союзом неискореним и не может быть решен сам собой». Мао тогда сказал Киссинджеру: «Мы должны выстраивать горизонтальную линию [то есть союз] — США, Япония, Китай, Пакистан, Иран, Турция и Европа» [153] . Все страны, кроме Китая, о которых говорил Мао, были американскими союзниками.
153
В опубликованных на английском языке документах, которые предоставлялись китайцами, нет упоминания о «Китае», но это слово зафиксировано в китайском стенографическом отчете.