Неизвестный Мао
Шрифт:
То же касалось и одежды. Хлопок местного производства был грубым и неудобным в носке. Поэтому для более высоких чинов импортировался хлопок лучшего качества. Верхняя одежда Мао была как у всех остальных, но нижнее белье изготавливалось из высококачественного и очень приятного на ощупь материала — об этом рассказал его слуга, занимавшийся стиркой и починкой одежды. Прислуге вообще не было положено белье и носки — отсюда постоянные простуды. Такие вещи, как табак, свечи и письменные принадлежности, тоже распределялись по рангу.
Дети высших руководителей отправлялись в Россию или имели собственных нянек. Жены высших чиновников могли рожать в больницах, где за ними некоторое время ухаживала личная медсестра. Представители более низкого ранга
Спартанские условия жизни и скудная пища приводили к возникновению многих болезней, но только ограниченное число местной элиты имело доступ к медикаментам, которые ввозились специально из занятых националистами районов. У Мао был личный врач из Америки — доктор Джордж Хатем, кроме того, он пользовался услугами русских врачей. Когда ему необходимо было что-то (или кто-то, например физиотерапевт), он обращался в Москву или к Чжоу Эньлаю в Чунцин. Старшие чиновники могли рассчитывать на лечение в специальном госпитале, но туда попадали только по особому разрешению. В госпиталях еда также распределялась по рангу.
В начале японо-китайской войны в Яньане находилась бригада Красного Креста, посланная националистами. Она занималась лечением местных жителей и коммунистов среднего звена. Но режим принял все меры к ее выдворению. Были пущены слухи, что врачи Красного Креста применяют ядовитые лекарства и что они посланы националистами специально, «чтобы убить как можно больше наших товарищей! Они отравляют питьевую воду и распространяют микробы!». Большая часть врачей вскоре уехала. Оставшихся удерживали насильно для лечения красной элиты.
Главным символом привилегий в Яньане был единственный автомобиль (в действительности «скорая помощь»), подаренный китайскими работниками прачечных Нью-Йорка для перевозки раненых. Но только он ни разу не перевез ни одного раненого солдата. Его «приватизировал» Мао для транспортировки своих гостей, включая Эдгара Сноу, в 1939 году. Сноу не оставил этот факт без внимания. «Именно сумасбродство Мао шокировало моего друга-миссионера», — писал он, утверждая, что «это был один из подарков рабочих прачечных, которые были собраны в Яньане, где иногда использовались для перевозки жертв воздушных налетов в ближайшие госпитали». В действительности это транспортное средство было единственным и никогда не возило гражданских раненых. Было точно известно, что это «машина председателя Мао». Даже люди приближенные к верхушке считали, что госпожа Сунь Ятсен подарила эту машину Мао «для личного пользования».
Было очень много откровенной показухи. Один молодой доброволец вспоминал, как весной 1939 года видел Мао, ехавшего в машине вместе с супругой, которая «щеголяла в роскошном темно-красном костюме. Она и Мао ехали по дороге, привлекая всеобщее внимание, и прохожие косо поглядывали на пару».
Мао отлично знал, что его привилегии — больной вопрос. Однажды он пригласил давнюю поклонницу на ужин. После этого он предложил ей заходить почаще, на что она не замедлила согласиться: «Тогда я буду приходить к вам каждое воскресенье, чтобы хорошо поесть». Она заметила, что улыбка на физиономии Мао застыла, и сразу же оробела, сообразив, что сказала что-то лишнее…
Партия пыталась найти оправдание привилегиям. «Это не наши руководящие товарищи просят о привилегиях, — писал один из идеологов КПК. — Это приказ партии. Возьмите, к примеру, председателя Мао: партия может приказать ему каждый день съедать цыпленка».
Такая софистика не могла рассеять широко распространившегося недовольства. Между собой люди говорили: «В Яньане только три вещи равны для всех: солнце, воздух и сортиры». Система привилегий распространялась даже на группу японских коммунистов. Единственным из них, кому официально было позволено заниматься сексом, был их лидер Сандзо Носака. «Мао хотел, чтобы у него было хорошее настроение, — сказал нам бывший японский военнопленный в Яньане, — поэтому он предоставил ему женщину-товарища, чтобы та составила ему компанию. Мы не жаловались, по крайней мере открыто. У людей были жалобы, но они держали их при себе».
Независимо от того, насколько молодое пополнение чувствовало себя разочарованным, люди понимали, что покинуть Яньань они не смогут. Попытка ухода считалась дезертирством, каравшимся, вероятнее всего, смертной казнью. Район Яньаня превратился в тюрьму. Остальной Китай, включая другие партизанские районы, был «внешним миром». Доброволец описал сцену, свидетелем которой стал в госпитале.
«Два человека кричали:
— Мы вовсе не больны! Почему нас привезли сюда! — Судя по акценту, это были участники Великого похода из Цзянси. Они пытались вырваться из рук вооруженных охранников. — Мы только попросили разрешения отправиться домой навестить семьи. Но нам не дали разрешения, объявили сумасшедшими и поместили сюда.
Эти люди носили медали ветеранов Великого похода. Один из охранников сказал:
— Товарищи, пожалуйста, вспомните свое славное революционное прошлое!
— Что пользы от него? Нас много раз ранили и убивали. А что мы имеем? Другие стали видными чиновниками, получают хорошую еду и одежду. А мы? Лучше уж уйти домой и работать на земле.
— Вот как? Кажется, вы действительно не сумасшедшие, вы просто отошли от своих революционных убеждений».
Свидетели отмечали, что среди обитателей Яньаня тоска по дому была вполне обычным явлением. Добровольцы крестьянского происхождения «часто сразу начинали проситься домой, начальникам приходилось их останавливать. Некоторые пытались бежать, но их ловили и немедленно казнили. Образованные люди были намного умнее. Они не заявляли, что хотят уйти. Они обычно сочиняли какую-нибудь историю и просили партию о переводе во внешний мир…».
Побег был проще для военных, стоявших на границе района. Там уровень дезертирства был поистине колоссальным. 29 сентября 1943 года перед одной из бригад была поставлена цель поймать тысячу собственных дезертиров. Но в сердце Особого района побег был невозможен, и большинству молодых добровольцев пришлось изыскивать способы как-то устроиться.
Таковы были люди, на которых Мао приходилось опираться в своем стремлении к власти. Они пришли в Яньань за мечтой и были не слишком хорошим материалом. Чтобы заставить их сражаться за идеалы коммунистической партии, Мао надо было их в корне изменить, переплавить. К выполнению этого грандиозного проекта Мао приступил в начале 1942 года [71] . Его первым шагом в этом направлении был удар по лидеру молодых добровольцев, тридцатипятилетнему писателю по имени Ван Шивэй, преданному коммунисту, который переводил труды Энгельса и Троцкого. Его очерк, названный «Дикие лилии», опубликованный в главной яньаньской газете «Цзефан жибао», привлек внимание Мао. В первом выпуске от 13 марта 1942 года Шивэй писал:
71
Проект носил название чжэп-фэн, что обычно переводится как «исправительная кампания».
«Молодые люди в Яньане в последнее время, кажется, утратили вкус к жизни и постоянно ощущают пустоту в своих желудках. Почему? Чего нам не хватает в жизни? Одни ответят: нам не хватает калорий и витаминов… Другие скажут, что соотношение мужского и женского населения в Яньане составляет 18:1 и многие молодые парни лишены возможности найти себе жену… Кто-то заметит, что жизнь в Яньане слишком однообразна и скучна…
Все эти ответы более или менее обоснованны. Но… молодые люди… пришли сюда, чтобы быть в революции, и готовы к самопожертвованию. Они не искали здесь удовлетворения пищей, сексом или жизненными удовольствиями.