Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Уральский Марк Леонович

К началу 1950-х — после «ждановщины», которая отрезвила колеблющихся литераторов-эмигрантов, эмоциональные разборки первых послевоенных лет потеряли свою остроту, и место вспыхнувших было симпатий к СССР вновь заступил антисоветизм. Что же касается самого Бунина, то оказавшись в ссоре со многими своими сотоварищами из литературного лагеря, он по-прежнему пользовался огромным моральным авторитетом в эмигрантской среде.

Марк Алданов, верный друг и опекун Ивана Бунина, в своем первом за долгие годы и конфиденциальном — как он подчеркивает, письме к секретарю нью-йоркского Литфонда Илье Марковичу Троцкому — их общему старому знакомому, в свое время лоббировавшему интересы писателя в Нобелевском комитете, сообщал:

16, avenue George Clemanceau, Nice, France 26

августа 1950

Дорогой Илья Маркович, Вас, вероятно, удивит это мое письмо: то мы с Вами годами не переписываемся и не видимся <...>, то от меня длинное письмо, да еще с большой просьбой. Просьба эта об И.А. Бунине. Он лежит в Париже тяжело больной. Боюсь, что он умирает. Я вчера получил от его жены Веры Николаевны письмо: три врача признали, что необходимо сделать ему серьезную операцию (мочевой пузырь). На ее вопрос, вынесет ли он такую операцию в свои 8о лет, при многих других болезнях, осложняющих одна другую, ответили, что гарантировать ничего не могут, но если операции не сделать, то он скоро умрет в сильных мучениях! Денег у них нет. Я от себя делаю что могу (иначе не имел бы и права обращаться к другим). Нобелевская премия за 16 лет проедена Буниным. Он всегда в эмиграции и зарабатывал мало, а в годы оккупации прожил остатки. Вел себя, как вы знаете, очень достойно, — не только ни одной строчки при Гитлере не напечатал, но и кормил и поил несколько лет других людей, в том числе одного писателя-еврея, который у него все эти годы жил.

Говоря про «одного писателя-еврея», Алданов имеет в виду литературного критика и мемуариста Александра Бахраха (см. раздел Гл. 5 «Спасенные Буниным»: Александр Бахрах и супруги Либерман»).

Обращаясь к Илье Троцкому, Алданов, без сомнения, знал, что его адресат «к обязанностям своим относился чрезвычайно добросовестно: через его руки проходили все письма о помощи, он составлял списки нуждающихся, он вел со многими литераторами, учеными, артистами постоянную переписку»⁵³.

Будучи исключительно тактичным и щепетильным человеком, Алданов формулирует свою просьбу об оказании материальной помощи Бунину в очень осторожных по отношению к третьим лицам выражениях:

Я знаю (и мне как раз вчера сказала об этом А. Даманская⁵⁴), что у Вас большие связи в еврейских кругах, в частности по Вашей организации⁵⁵. В этой организации работает и мой старый друг Я.Г. Фрумкин, но он едва ли умеет собирать деньги, а Вы, быть может, умеете и, так же как он, пользуетесь там большим уважением. Если Вам удастся что-либо собрать, то лучше всего пошлите деньги прямо его жене <...>. Тогда скажите ей, что от меня узнали о тяжелом положении Ивана Алексеевича. Впрочем, можете послать и мне в Ниццу: я тотчас им переведу и сообщу, от кого деньги. Быть может, Вы хороши с Ханиным⁵⁶? Он очень добрый хороший человек, большой культуры и отзывчивости. Писать ему бесполезно, — так как он завален делами. Но при личном обращении <...> он едва ли Вам откажет. Он знает и любит Бунина. <...> Простите, что пишу <...> только об этом: я очень расстроен. Шлю Вам сердечный привет и лучшие пожелания.

Ваш М. Ландау Алданов.

Алданов, конечно же, знал о многолетних дружеских отношениях между И.М. Троцким и Я.Г. Фрумкиным, завязавших-ся еще в России и продолжавшихся в эмиграции. Используя в качестве эвфемизма оборот «а Вы, быть может, умеете», Алданов дает понять, что он лично видит в Троцком истинного ходатая по делам русских писателей в изгнании. Именно таким людям, как И.М. Троцкий, а их в русском Зарубежье можно было буквально пересчитать по пальцам, известные артисты, ученые, общественные деятели, а также меценаты из среды «отзывчивого еврейства» — выражение М.А. Осоргина, — доверяли свои пожертвования, чтобы те могли их с толком и по справедливости распределить среди нуждающихся литераторов.

Без сомнения, и Я.Г. Фрумкин — председатель нью-йоркского Союза русских евреев,

был из их числа (его имя всегда мелькает среди активистов, занимавшихся сбором помощи Бунину), но способности И. Троцкого на этом поприще, были, по-видимому, из ряда вон выходящими с точки зрения результативности, и Алданов на это обстоятельство намекает.

Через несколько дней, 27 августа 1950 г. Алданов считает необходимым дать И.М. Троцкому разъяснения по поводу обстановки, сложившейся с конца 1940-х в кругу бывших друзей и почитателей таланта Ивана Бунина:

Я позавчера Вам написал <...> и, конечно, не знаю, согласитесь ли Вы исполнить мою просьбу. Но на случай, если бы Вы любезно согласились, дополнительно сообщаю Вам то, о чем забыл сказать позавчера: Нельзя просить о Бунине М.С. Цетлину, так как они в ссоре, и это было бы Ивану Алексеевичу чрезвычайно неприятно. Нельзя также просить М.В. Вишняка, так как он Бунина ненавидит. И нельзя <...> просить знаменитого летчика Бор<иса> В. Сергиевского, так как я сам ему написал позавчера по этому делу <...>. Это второе мое письмо конфиденциально, — пожалуйста, никому о нем не говорите.

Примите мой сердечный привет. Ваш М. Алданов.

Отголоски страстей, кипевших в парижской эмигрантской литературной среде, долетали через океан в США⁵⁷, и тот факт, что отношения между Буниными и Цетлиной с Вишняком окончательно испорчены, ни для кого не было секретом. Однако Алданов, тем не менее, считает необходимым известить об этом И.М. Троцкого. По всей видимости, он, имея представление о характере и моральных принципах Ильи Марковича, полагал, что его адресат, стоящий, в силу особенностей своего положения добытчика и распределителя материальной помощи над полем эмигрантских конфликтов и интриг, может просто-напросто не принять в расчет все «тонкие обстоятельства», связанные с именем И.А. Бунина. К тому же М. Алданов не знал, какую сторону держит И. Троцкий. Поэтому он излагает свою просьбу помочь Бунину в деликатно-вопросительной форме, оставаясь при этом как бы не вполне уверенным, что И. Троцкий откликнется на нее положительно.

Опасения Алданова были излишними, И.М. Троцкий без промедления выказал готовность подключиться к кампании помощи больному писателю. 15 сентября 1950 г. он пишет Буниной⁵⁸:

Дорогая Вера Николаевна! Прочтя мою подпись, вероятно, вспомните и меня. Воскреснут перед Вами, быть может, и невозвратные стокгольмские дни, когда мы вместе праздновали получение Иваном Алексеевичем Нобелевской премии. Увы, много воды с тех пор утекло и много тяжкого пережито. Вчера, с трехнедельным запозданием, мне передали письмо М.А. Алданова, в котором он мне пишет о болезни Ивана Алексеевича. <...> я был осведомлен об операции, счастливо перенесенной Вашим мужем, но и только! О привходящих обстоятельствах <...> мне рассказало письмо Марка Александровича. Я тотчас же обратился к моему другу, мистеру Н. Ханину, вождю местного еврейского рабочего движения и горячему поклоннику таланта Ивана Алексеевича. Он мне вручил чек на 75 $⁵⁹ <...>, которые спешу перевести. Нажал я кнопки и в других организациях, которые, надеюсь, откликнутся на мое обращение. Предполагаю в середине октября быть в Париже и не премину случая засвидетельствовать Вам и дорогому Ивану Алексеевичу свое уважение. <...>

Душевно Ваш И. Троцкий.

Через несколько дней, 20 сентября 1950 г., ИМ. Троцкий сообщает:

Дорогая Вера Николаевна! Вы, конечно, первый чек на 75 $ уже получили. Посылаю второй чек на 50 $ от Союза еврейских писателей в Нью-Йорке. Сейчас мне Андрей Седых сообщил, что он, со своей стороны посылает Вам 50 $. В ближайшие дни состоится заседание Литературного фонда, членом правления которого я состою, и там, конечно, будет принято надлежащие постановление. <...> Очень прошу передать <Ивану Алексеевичу — М.У.> мой сердечный привет и пожелания скорее возвратиться домой с восстановленными силами.