Некому заступиться
Шрифт:
– Какое возмутительное непочтение к старшим, - скривился мужчина; в его напоминающих бездонные провалы черные глазах отражались мерцающие огни факелов.
– Видимо, мало вас родители пороли в детстве.
– В-вобще н-не п-пороли, - еле ворочая языком и продолжая отхаркивать кровь, простонал Уолтер.
– Оно и видно. Их ошибка - весьма досадна. Но мы ее исправим. Это пойдет вам на пользу. Это всем идет на пользу, - изрек Шэрроу; в этот момент тени, легшие на лицо мужчины, еще больше усилили его сходство с мертвецом.
Уолтера колотили долго и изобретательно.
"Даже не надейся".
"Ты сам во всем виноват".
"Ты здесь один".
"Никто тебе не поможет".
"За тебя некому заступиться".
– Лин...
– в отчаянии думал Уолтер.
– Неужели ты сама.... это сделала? Нет... Я не хочу... в это... верить... Даже если это так... не хочу... знать...
– и с этой мыслью студент потерял сознание.
***
Летящие в танце пары под кружевными каменными сводами в главном зале ратуши... Шуршание заветного письма - кажется, оно еще сохранило тонкий аромат ее духов... Как вдруг все перекрывают пять уродливых лиц, самое страшное из которых - мертвецки бледно. Пять ртов раскрываются неестественно широко, словно желая пожрать юношу. Он резко вздрогнул и это прервало его кошмар.
Уолтер лежал на кровати в крохотной мансардной комнатушке, которую они вместе с Джоном и Николасом снимали на троих. Обычно зимой в этой каморке было так холодно, что от дыхания клубился пар, но сейчас юноше было тепло - он был накрыт целой кучей одеял, плащей и еще каких-то тряпок. Все тело отчаянно ныло. Студент с трудом повернул голову к окну. За ним расстилалась привычная панорама заснеженных крыш Данкирка, озаренных золотистыми солнечными лучами. Из печных труб столбами поднимался дым.
Вдруг в противоположном конце комнаты послышалось какое-то шуршание. Мгновение спустя к кровати юноши подошел Джон.
– Дружище, ты очнулся! Как ты?
– Уолтер никогда не видел такой тревоги на лице рыжего здоровяка.
– Кажется, жив... немного... Сколько я был в отключке?
– Четыре дня. Тебя нашли на следующее утро после похищения у входа в "Зеленое яблоко" - окровавленного и замерзшего почти насмерть. Видимо, эти мрази привезли тебя туда и бросили... Ух, подойди мы с Ником на несколько минут раньше, мы бы их всех...
– Джон сжал кулаки и погрозил невидимому противнику.
В этот момент Уолтер ощутил, что его левая голень и оба предплечья сжаты неким подобием тисков.
– Что это... на мне... такое... надето?
– Повязки с дощечками. Чтобы срослись сломанные кости. Врач сказал - в будущем сможешь двигаться вполне нормально. Правда, те семь зубов, которые тебе выбили - назад уже не отрастут. Да и пальцев у тебя теперь
– К-как это "поменьше"?
– проговорил юноша.
– Твой мизинец на левой руке держался на лоскуте кожи. А большой палец на правой ноге - отморозило. Пришлось их отрезать. Но ты не огорчайся, Уолт - не думаю, что отсутствие этих двух мелких отростков сильно обеднит твою жизнь. Ты ведь мог лишиться и кое-чего поважнее - ну, понимаешь, о чем я, - Джон подмигнул товарищу.
– Да, понимаю, - ответил Уолтер.
Но шутка друга заставила юношу поморщится, словно от боли. Он вновь подумал о Лин. А что если она не предала его, пришла на назначенную встречу - и теперь считает, что это Уолтер обманул ее? Он в подробностях представил ее, одиноко ждущей юношу. Снежинки ложатся на выбившиеся из-под ее шляпы каштановые пряди... Ветер заставляет ее ежиться от холода... Она нетерпеливо смотрит на часы на башне ратуши, которая хорошо видна из любой точки Приморского парка.... И, наконец, она устремляется прочь, ощущая досаду и гнев...
– С тобой все в порядке?
– спросил Джон.
– У тебя сейчас взгляд какой-то... странный.
– Да, - проговорил студент, пытаясь придать своему голосу бодрость.
– А как вы расплатились с врачом?
– У кого-то заняли, что-то продали... Прости, но кое-что из твоих вещей нам тоже пришлось... ну, ты понимаешь.
В этот момент скрипнула дверь.
– А, вот и Ник. Представляешь себе - он целую ночь просидел у твоей постели, не смыкая глаз, а сейчас отправился купить еды.
– Спасибо вам. Вам обоим, - ответил Уолтер.
***
Потянулись долгие недели выздоровления. Джон и Николас ухаживали за раненым поочередно, приносили ему еду, книги и, главное, новости - по большей части, мрачные. Едва ли не каждый день следовали новые случаи произвола, аресты, запреты, поборы. Корона отчаянно пыталась наполнить стремительно пустеющую казну и пресечь даже мысли о сопротивлении. Правда, пока не было известно, исключат ли Уолтера из Академии. Конечно же, до ректора должны были дойти сведения о случившемся. Счел ли Грин, что студент и так достаточно наказан, или ректор просто решил приберечь новую кару до момента, когда юноша появится в стенах учебного заведения? И, конечно же, друзья не могли узнать ни одной новости о Лин. А вдруг граф Майкл Найджелс сделал что-то плохое и с ней? Эта мысль внушала Уолтеру сильнейший ужас и дикий гнев - но то и дело вновь сменялась чудовищным подозрением, что девушка сама пожаловалась дяде на не в меру настойчивого поклонника. Подобная мысль причиняла студенту боль, куда более сильную, чем та, что он испытал во время расправы в парке, однако, как юноша ни старался, изгнать это подозрение у него не получалось.
Зима нехотя отступала. С каждым днем солнце поднималось все выше над горизонтом, заливая улицы и площади Данкирка золотистым светом своих лучей. И вот, наконец, Уолтер услышал за окном бодрую весеннюю капель. В то утро юноша смог впервые подняться с кровати и, опираясь на грубую трость, сделать несколько неуверенных шагов по комнате.
На третий день после этого студент сумел самостоятельно спуститься по лестнице на первый этаж и подняться обратно, на шестой - еще и немного пройтись по окрестным переулкам. Каждый день Уолтер немного увеличивал преодолеваемое расстояние. Вскоре он понял, что трость ему уже не нужна.