Некриминальная повесть
Шрифт:
Такие художники были в цене.
Знакомству Петра и Савелича было три года. Савелич являлся к своим лекциям или занятиям точно по времени – за пять минут до начала. И выходил он из института с одной только целью – добраться скорее домой на трамвае, и хорошо бы трамвай был пустой, чтобы сесть. Простоять на ногах шесть часов, проходить меж станков и мольбертов, останавливаясь, подправляя кого-то, советуя, споря и наставляя – утомляет к концу второй пары. Возможно, токарю в каком-нибудь цеху какого-то завода и не легче, но Савеличу было под семьдесят. Место в трамвае ему молодежь уступала, но сколько в трамвае том ехало бабок с авоськами с рынков и магазинов?!
А тут
Уж осень скинула листву, все посерело вокруг. И с серостью спорили лишь только старые зданья: – одно – академии, одно – института, и за деревьями так же серел музей почвоведенья имени Вильямса. В парке сейчас никто не гулял и не мешал созерцать сей печальный осенний мотив. Если этот мотив рисовать – то акварелью. Карандаша достаточно, но грубо. Хотя серый цвет. Даже небо. «А не было когда карандашей, так рисовал ведь углем, – вспоминал Виктор молодость. – А на курсы как ты попал? – улыбнувшись, вспомнил Савелич. – Кто тебя заметил, как ты мазутом на стенке рисуешь?! А черный мазут – чем не краска? Толстый слой – черный цвет, а пальцем размажешь – так серый! А сейчас – карандаш! – усмехнулся Савелич. – Бери какой хочешь! Красок не было!»
Он также подумал, что сколько здесь лет он ни работал, здесь он ничего не писал. Он вообще не показывал студентам свои работы. Худсоветы, выставки – их было много. Но в институте ни одной его картины не висело. Он брал в руки кисть на занятиях и подправлял у студента работу, если то было нужно. Не больше. Конечно, он участвовал в выставках, но не там, где преподавал.
Сейчас Савелич шел и дышал воздухом, глядя вверх и по сторонам, и тут он наткнулся на что-то, точней – на кого-то. Смотря вверх, пред собой профессор ничего не видел. Наткнулся. Человек был в невзрачном дождевике. И если бы не он, мольберт бы его был опрокинут. Да, за ним стоял мольберт с расправленным над ним зонтом, прикрепленным к вбитой в землю палке.
– Оп! Извините… – Старик произнес машинально и обошел рисовальщика. Он сделал несколько шагов, но любопытство мешало просто уйти. Он вернулся и стал в стороне посмотреть, как рисуют другие. Понравилось.
– Рисуете?
– Как видите!.. – Человек отшагнул даже в сторону, раскрыв то, чем не любил, видно, хвалиться. Он подумал, что незнакомец посмотрит и сразу уйдет.
Рослый Савелич немного пригнулся, дабы всмотреться поближе.
Прорисовано было весьма в интересной манере: это был – не любитель. Савелич шаг сделал в сторону, еще полшага и шаг назад – выбрал позицию. Работа всё больше нравилась.
– За-ду-умался… – протянул нараспев он. – Чуть вас не сшиб и картину едва не испортил. – А мы ведь знакомы?! – заглядывая в глаза Петру, Савелич не мог вспомнить, где и когда он мог увидеть теперешнего собеседника. Молодой – среди бывших студентов – не вспомнил. Но художник художника знает, должен встречать. А так рисует лишь мастер. Где он мог его встретить? И интересно же пишет товарищ!..
С минуту в глазах у Савелича мелькал калейдоскоп. Он наклонился к рисунку. Что-то было в этой манере письма было ему незнакомо.
Савелич распрямился и снова посмотрел в лицо Петру. Лицо простого человека, обычное лицо. Родом, наверно, южнее Москвы, скорее – с Рязанщины, точно – не с Тулы и не с Твери, возможно, с Тамбовской губернии. Савелич много рисовал и в лицах разбирался, но с этим человеком профессор не встречался.
В лице Петра сквозила помесь ума и внимания, и вместе с тем – напористости, непримиримости с чем-то. Вот бери – и ставь его сразу в плакат про советского человека или героя труда, а то и космонавта. Удивительно простое и общее для времени лицо. Хоть прям сейчас куда-нибудь на иллюстрацию про современников. Не лицо у него – просто находка. Так думает профессионал.
– Вы-ыы… – Савелич, что-то припоминал, – вы, ведь, в прошлом году выставлялись? Кажется, на Сретенке в малом зале по случаю…. – тараторил он, уверенный, что правильно все вспомнил.
Петр едва не поперхнулся:
– В последний раз, – ответил он, – я выставлялся в деревне в клубе, точнее, – в селе. Постоянно экспонировался… – Тут Петька помедлил, сейчас это слово входит в моду. – Так вот, я постоянно был развешен в самодельных рамах – а-ааа, – Петр иронично подобрал слова, – а-аа… по стенам избы моего деда – Борисова Андрея Ивановича. Недавно все запасники того музея, особенно те, что на чердаке под соломенной крышей, – сгорели. Так что, как говорится, у меня сейчас новый этап. С прошлым покончено. Я – обновляюсь. Вот, старое что-то рисую, но как бы по-новому. Вот… – Петр кистью опять показал на творение.
– Вы шутите?.. – почти обиделся старик. – Мы ж все художники друг друга знаем! Нас не так много, даже в стране! Если я вас запамятовал, то извините…
Савелич собрался идти и повернулся уж было, но Петька окликнул его:
– Какие выставки?! О чем говорите? Я – инженер-электрик и строитель! Чего куда мне выставлять?! Меня вот жена каждый день в коридор выставляет с этой мазней и её без меня на помойку выносит! Вонь, говорит, несусветная! Голова у ней кругом идет от пинена!..
Савелич вернулся, достал из футляра очки, надел их и со всех углов, наклоняясь поближе к мольберту, рассматривал недомалеванный рисунок. И так прошла минута. Техника, явно, была здесь своя – почти дилетантская техника. Но новое – всегда кажется дилетантским. Не сказать, что все прорисовано четко, а это здесь было бы вовсе излишним, но как-то все собралось, сфокусировалось и выдало то, о чем думал художник, и то, что чувствовал он…
– Молодой… человек!.. – Савелич подбирал слова, убирая очечки в очешник. – Вы разрешите взглянуть на другие ваши картины?.. Мне кажется, я в них разбираюсь немного получше, чем ваша жена…
Анекдот про мавзолей
Савелич жил на Масловке. В том сталинском доме в квартире его была мастерская. В доме сначала все были художники. Таких домов несколько. Они составляли квартал небольшой, в плане похожий на остров. Недалеко от него есть еще пара похожих кварталов. Они для литераторов и музыкантов. Подбор до войны сделан был идеально, и властитель страны любил всех концентрировать. Очень удобно: друг друга все знают, и потому все под контролем.
Художники да скульпторы – народ особый. Им нужна мастерская, а там на станках могут стоять и десять полотен, незавершенных, только в набросках, а будут еще там и другие. Те вообще только с парой мазков посредине холста, с недоделанным фоном – что чаще всего. Десять станков и мольбертов! И все это им надо! Свет нужен им в мастерской, и окна нужны: от потолка и до пола! И притом во всю ширь. А то вдруг размахнется на панораму! Любят вожди панорамы и групповые портреты. Вот, к примеру, портрет Первой конной. Он под потолок не поместится. На этот случай у Виктора Савелича мастерская была высотой в два этажа. Не у многих были такие. Но писать большой кистью такие размеры ему довелось только раз. И этого раза на долго хватило.