Некровные узы

Салах Алайна

— Ненавижу, ублюдок! Пусти! — я с визгом царапала дерево, брыкаясь ногами, тщетно пытаясь стряхнуть удерживающую меня кисть.

Огромное тело навалилось сверху, перекрывая доступ к кислороду. Руки шарили по моим бёдрам, стягивая шорты, губы покрывали лихорадочными поцелуями шею. Я мычала и кусалась, пытаясь вырваться из плена, пинала пол и выла. Драла напряжённую спину ногтями, кусала шею, рычала, ругаясь самыми отвратительными словами, какие знала.

— Для жертвы изнасилования в твоих трусиках чересчур влажно, Тина.

Лицо Алекса было так близко, а я так беспомощна, что, повинуясь гневному порыву, смачно в него плюнула.

— Пошёл ты.

Я с ужасом ждала, что он закричит на меня или даже ударит, но вместо

этого на его губах появилась хищная усмешка. Собрав слюну пальцами, Алекс втянул их в рот и демонстративно облизал, после чего его губы жадно накрыли мои и он до упора вошёл в меня. Вскрикнув, я машинально обхватила его шею руками. На глазах выступили слёзы, как в самый первый раз.

Ненавидела ли я его в тот момент? Наверное, должна была. Но тело и сердце никак не хотели прислушиваться к доводу разума. Меня засасывало, тянуло к нему кожей, наполненность им внутри меня казалось такой идеальной и такой правильной. Словно вот так всё и должно было произойти. Словно мне необходимо было увидеть его кровь, боль, злость и ярость, чтобы он несдержанно рвал меня на части, был также глубоко и осязаемо внутри меня, как он был в моём сердце. Лишь настолько сильные эмоции могли меня излечить.

Впервые я видела Алекса без его обычной сдержанности. Сейчас он походил на сорвавшееся с цепи животное, которое наслаждалось долгожданной свободой. Он вколачивал меня в жёсткий пол, так что позвонки стирались в кровь, и копчик саднило, а мои тело и душа воскресали с каждым его движением. Все эти полные боли и отчаяния две недели куда-то исчезли, растворились. Был лишь он во мне, его горящие глаза без намёка на равнодушие, безумные и честные.

— Я мог бы сжать твою шею, — он сомкнул руку на горле, — и выжать из тебя каждую каплю крови, пока её совсем в тебе не останется. Но тогда тебя не станет, — на сотую, самую памятную долю секунды, в его взгляде промелькнула беспомощность. — А я без тебя не могу.

Закрыв глаза, он прижался ко мне поцелуем, и я ему ответила. Ответила со всем жаром, болью, тоской и своей отчаянной, такой неправильной любовью. Сжимала его плечи, бормотала слова любви, царапала ягодицы, умоляя любить меня снова и снова.

Мы катались по полу, яростно целуясь и растворяясь друг в друге, два потерянных одиноких человека, которых судьба свела вместе ложью и жестокостью, и которые должны ненавидеть друг друга, но по какой-то причине не могли.

Глава 31

После визита к отцу у меня не было сил ехать на учёбу, и я попросила Эйба отвезти меня домой. По выражению моего лица отец понял, что я знаю всё. В его же глазах я нашла подтверждение, что каждое слово, сказанное Алексом, было правдой. Мой отец, действительно, повинен в чудовищной смерти его брата, и в том, что испортил ему жизнь. И он брал взятки. Об этом я спросила его в лоб, и то как он опустил глаза, и задрожали его губы, стало для меня тем самым болезненным «да».

Слёз не было совсем. Вместо меня их выплакал отец. Он цеплялся за мои руки и говорил, что хотел оградить меня от грязи, что хотел воспитать меня лучшим человеком, чем был сам. Что любит, и умоляет простить. Его слова оседали на коже и никак не могли проникнуть внутрь. Человек, сидевший передо мной, был мне незнаком. Я привыкла считать отца оплотом спокойствия, честности и мудрости, а этот мужчина, с трясущимся подбородком, шмыгающий носом, и лихорадочно цепляющийся за мои пальцы, нисколько на него не походил. Но когда он поднял на меня покрасневшие глаза и произнёс: «Ты только не ненавидь меня, дочка», что-то острое резануло грудь. Так живо, что в носу защипало, и стало тяжело вдохнуть. Перед глазами вдруг промелькнула вся моя жизнь: папа катает меня на моих первых качелях. Меня тошнит, потому что вестибулярный аппарат никудышный, и он на руках он тащит меня, бледную как мел, в ближайший супермаркет и скупает

все сладости. Обнимает после вручения дипломов об окончании средней школы, и говорит, что гордится мной, хотя мои оценки далеко не самые лучшие. А цветная мазня, которую я нарисовала во втором классе, все эти годы неизменно висит над его кроватью в спальне, и все гости, бывающие у нас дома, обязательно должны её увидеть, потому что, по словам папы, когда-нибудь я стану великой художницей. Девятнадцать лет этот человек был для меня всем: домом, семьёй, опорой и другом. И, возможно, всё самое хорошее, что было в нём, он подарил мне. Заботился искренне и бескорыстно, и вложил в меня столько любви, что несмотря ни на что, я найду в себе силы вернуть ему её. Потому что он единственный, благодаря которому мне есть что отдавать. И я сказала ему. Сказала, что не ненавижу его, и никогда не смогу. Слов любви произнесено не было, но, думаю, отец этого и не ждал. Когда я слегка сжала его ладонь, перед тем как покинуть комнату свиданий, он зарыдал. Я тоже зарыдала, но позже, когда покинула этот мрачный склеп искорёженных человеческих судеб. С каждой пролитой слезой становилось легче. Как весенние ручейки смывают грязь, вся ложь и обида по капле вытекали из меня, оставляя внутри незаполненную пустоту, но вместе с ней освобождая что-то цельное, чистое и твёрдое, что невозможно поколебать или сломать. Веру в то, что не бывает плохих людей, и каждый имеет шанс на прощение. Веру, что любовь способна победить всё. Веру, что добро, как бы это банально ни звучало, всегда объёмнее и весомее зла.

Дорогой я мечтала застать Алекса дома. Просто прижаться к его крепкой груди, и чувствовать, как его мощная энергия просачивается через кожу, оставляя внутри чувство заполненности и успокоения. Вспомнив о нашем страстном воссоединении, я невольно покраснела. Прошлой ночью мы занимались сексом вплоть до самого утра, пока я без сил не отключилась в его объятиях. Какое удивительное это чувство, любовь. Смывающее границы добра и зла, не подчиняющееся воле, голосу разума и принципам. Как я могу любить человека, который хотел меня убить? Который ненавидит всю мою семью? Часть которого всегда будет хотеть причинить мне боль, потому что я то самое яркое напоминание о людях, разрушивших его жизнь.

Но я любила. И знала, что Алекс тоже чувствует что-то ко мне. И ему, пожалуй, сложнее, потому что у него гораздо больше оснований для ненависти. «Я без тебя не могу». Я не была уверена, что он когда-нибудь ещё повторит эти слова, поэтому проигрывала их в своей голове снова и снова, боясь выронить из памяти звук его голоса и его глаза, так отчаянно горящие в этот момент. Для этой фразы я выделила отдельную шкатулку, надёжно спрятав её в тот самый уголок своего сердца, отведённый только для него — моего мужчины.

Интересно, как вы встретимся сегодня? Изменила ли та ночь что-то между нами? Для меня она изменила многое. Я приняла и отпустила прошлое и внезапно почувствовала себя легко. Словно тяжёлый холодный камень, лежавший на груди эти две недели, упал, и теперь я могу дышать полной грудью. Вечером я поговорю с Алексом. Признаюсь, что не занималась подготовкой к свадьбе и попрошу прощения за всё. За своего отца и за маму. Положу жизнь, чтобы залатать эту зияющую дыру в нём. Стану искуплением. Буду любить так, что хватит нам обоим.

Мне нужно что-то приготовить для него. Ведь так поступают хорошие жёны: радуют мужчин вкусной едой.

Через два часа мы с Эйбом вернулись домой с сумками, до отказа забитыми продуктами. Открыв страничку кулинарного шоу на Ютубе, я три часа простояла у плиты, послушно внимая всему, чему учила белозубая негритянка: что время варки спагетти нужно уменьшить на две минуты от заявленного на упаковке, чтобы получить то самое идеальное альденте, что если в свежее тесто добавить оливковое масло и розмарин, то хлеб будет ароматнее, и что стейки нужно как следует отбивать специальной колотушкой.