Нелюбовный роман
Шрифт:
Но с тех пор он стал серьёзнее и словно бы одним махом превратился из мальчика в мужчину, миновав подростковый этап и этап юношества. Детскость и подростковость в его поведении проскальзывали, но всё реже и реже и больше в мелочах. Стоило перед ним встать какой-то серьёзной задаче – неважно, будь то экзамен, ссора с братом или беспорядки в графстве – как детскость испарялась, и на собеседника смотрели глаза совершенно серьёзного и готового к ответственности человека. Этот взгляд требовал общаться с его обладателем на равных. Да, он может чего-то не знать или не понимать, но готов действовать и советоваться.
Понятное дело, что подростку не хватало опыта и знаний, и время от времени самоуверенность его начинала смахивать на чванство, но Ованес никогда не переходил грань. Он как-то умел чувствовать, когда перебирает, и успокаивался, становился более сдержанным. И сейчас, сперва выдав всю эту речь, видно, сообразил, что может испугать маму, нахмурился, немного надулся.
– Да ты не волнуйся. Я просто на всякий случай беспокоюсь. За тебя. Тебе не нужно волноваться. Мы всё сделаем. Спи, хорошо? Я позабочусь о Славке. Если нужно, сбегаю снова за врачом.
– А что у него? – спохватилась Севель.
– Простыл, видимо. Ничего прям такого врач у него не нашёл. Только высокая температура, и всё. Лекарство ему дали. Мам, спи. Всё будет хорошо.
Она с трудом смогла уснуть, и сон её был беспокойным. Она как бы плыла в пространстве едва осознаваемой реальности. Младенец в чреве вёл себя беспокойно, толкался, и то и дело Севель просыпалась, хваталась за живот, гладила, словно надеялась успокоить, утихомирить. Но покоя не было, так что утром женщина поднялась такой же разбитой, какой была накануне.
С поездкой по утреннему холодку, к счастью, не получилось, так что почти весь день Севель провела, ухаживая за Славентой, который мучился то от температуры, то от тошноты, и плакал, когда ему становилось немного лучше. Охранники, то появлявшиеся, то уходившие куда-то (наверное, узнать новости, а может быть, раздобыть лекарства, припасы или более подходящий транспорт), посматривали на женщину с сочувствием. Но помощь не предлагали. С этим усердствовал только Ованес. И хорошо, что уже к вечеру, хоть малыш по-прежнему сильно мучился, заметно стало, что он потихоньку идёт на поправку. По крайней мере, температура стала поменьше, и Слава даже попил немного бульона.
На третий день Славента почти пришёл в себя, стал охотно есть то, что ему предлагали, и даже немного побегал по коридору, пока прикорнувшая мать не сообразила, что происходит, не поймала его и не водворила обратно под одеяло. Правда, тут занедужил Радовит, но он был старше, уже мог объяснить, что с ним происходит, и сам помнил, что нужно вот это пить, а маму или брата звать, когда станет совсем плохо.
На следующий день беспорядки переместились ещё ближе к пригороду, где Севель с детьми нашла приют. В мотель прибежала перепуганная работница, лепеча, что по дороге идут погромщики, что в городе уже пожары. Все заметались, Севель же, схватив обоих младших сыновей в охапку (у неё уже сформировалась такая привычка), с надеждой посмотрела на охранников и Ованеса.
Мужчины по одному с обеспокоенным видом выскакивали на улицу, потом долго и многословно что-то обсуждали в коридоре. Их смятение было понятно уже по тому, что они допустили в свой разговор Ованеса, причём сразу же. Как поняла Севель, слышавшая обрывки их спора через открытое окно – все понимали, что лучше бы убраться из мотеля, но опасались ехать на автомобиле по шоссе, где как раз и шли погромщики. Остановят же, было понятно.
Всё-таки решили, что стоит погрузиться в машину и попытать удачи в объезд. Но почему-то, бросившись готовиться к отъезду, всё медлили звать Севель. Она одела Славенту, потом подняла и Радовита, уже выправляющегося, но ещё очень слабого, сама выглянула в коридор.
– Так что же – идти? – спросила она Ованеса, с обеспокоенным видом стоящего у внешней двери.
– Мам, тут есть проблема… Машину-то угнали.
– Что?.. И что же мы будем делать?
– Ну, уходить придётся так или иначе. Они сейчас ищут, нельзя ли добыть какую-нибудь другую машину.
– А если вдруг нет?
Старший сын посмотрел на неё сумрачно, но твёрдо.
– Значит, пойдём пешком. Знаешь, давай-ка выйдем отсюда уже сейчас. Давай мне Славку. Радка, сам пойдёшь.
– Да пойду я, чего раскомандовался.
– Радушка!.. Не надо. Давайте без ссор, пожалуйста.
– Вот именно. – Ованес взвалил на себя узел, наскоро скрученный из пледа. – Не до ссор. Через задний выход, мам. Вот сюда.
– А как же…
– Они найдут! Я с ними всё обсудил. Нормально, идём. Быстрее!
Семейство миновало холл, а потом два служебных помещения и кухню, опустевшую, но брошенную как было, неприбранной. Чей-то рабочий фартук валялся на полу, Ованес поднял его и протянул матери. Та, не понимая, взяла и уже на выходе подумала, что, пожалуй, он прав – выдавать себя за работницу кухни можно будет так же, как и при помощи халата. За какую-нибудь случайную тётку. Дурацкая, неправдоподобная маскировка, но издалека да в спешке, вероятно, для большинства – сойдёт.
В редкой молодой берёзовой поросли позади мотеля они ждали довольно долго, но их спутников-мужчин так и не было видно, зато голоса за деревьями стали звучать громче, злее, а потом громыхнули столкнувшиеся машины, заверещали сигналки, следом повалил чёрный дым. И Ованес потянул мать и братьев за собой, глубже в лес, прямо по веткам и старым пенькам, пока они случайно не набрели на тропинку.
– Даже не знаю, стоит ли по ней. – Ованес, наклонив голову, смотрел то в одну сторону, то в другую. – Знаешь, я бы лучше по лесу шёл.
– Мы заблудимся, – жалобно возразила Севель.
– Нет, думаю, что нет. Я помню все нужные признаки, и какой стороны света следует придерживаться – тоже. Выведу.
– Но Вань… Нам же нужно их дождаться…
– А если с ними уже что-нибудь случилось? – Мальчик был сосредоточен и насторожен. – Всякое может быть…
Севель не успела запаниковать в очередной раз – сперва из-за поворота вынырнул один охранник, а потом и второй выбрался из зарослей на ту же тропинку в другой стороне и побежал к ним.