Немец
Шрифт:
В одном из секретных писем Гиммлер говорил о некоем грузе экспедиции Целлера, который надо было передать его эмиссарам на станции Барятино… Это было последнее упоминание об экспедиции в найденных мною бумагах «Аненэрбе», где мне довелось покопаться, а также в уцелевших документах Рейхсканцелярии.
Я никак не мог понять, с какой стати сам рейхсфюрер, личность, бесспорно, экстравагантная, так близко к сердцу принимал судьбу экспедиции в «варварскую» Россию? Ведь какие исторические предметы они отсюда вывозили? Только музейные ценности, да и то, главным образом, из драгоценных металлов. В конце концов, Россия — не Франция, Смоленский
Но простой ящик с золотом не мог так раззадорить Гиммлера! В те годы нацисты еще были уверены, что все золото мира вот-вот падет к их ногам. Вот я грешным делом и позволил себе предположить, что это может быть, простите, Святой Грааль или, как минимум, Копье Судьбы.
— Ну вот, ваша догадка подтверждается! — воскликнул Ральф.
— Ничего подобного. Если бы все в жизни было так просто… Да, я надеялся, что речь идет о величайших святынях христианства, пока не узнал, что Гиммлер приказал сделать десятки реплик священного копья, оригинал которого Шелленберг и Гесс забрали у австрийцев еще за пару дней до аншлюса. В каждой захваченной столице эсэсовцы должны были установить копии святыни.
— Зачем? — спросил окончательно упавший духом Антон.
— Как знаки окончательной победы идей Гитлера, как символы величия неорелигии, перед которой открылись все тайники истории, пали все известные человечеству чудодейственные реликвии. Пали и перешли на службу.
— Ну почему нам не везет?! — воскликнул Антон.
— Что же, получается, — произнес Ральф, — это всего лишь реплика, а не то самое, настоящее Копье?
Карен Федорович развел руками:
— Да, копия. Даже просто глядя на этот наконечник, я констатирую, что он не мог быть изготовлен двадцать веков назад. Так что мы с вами оказались там же, где были. Правда, непонятно, что здесь искал Шерхорн. Как сотрудник «Аненэрбе» он не мог не знать про реплики. Да и зачем нужен такой вместительный ящик? Наконечник копья можно спрятать за пазухой, а какой смысл таскаться с этой бандурой? Единственная мысль, которая сейчас приходит мне в голову…
Погоний не договорил, заметив спешащего к ним спецназовца.
— В чем дело? — спросил его Карен Федорович.
— Товарищ подполковник, немец хочет с вами поговорить.
— Скажи, после поговорим, в камере.
— Он хочет со всеми вами говорить, настаивает. Твердит, хочу, мол, прямо сейчас и здесь.
— Карен Федорович, интересно, чего ему надо. Может, побеседуем с ним? — предложил Антон.
— Хрен ему с маслом, а не «здесь и сейчас», — ответил Карен Федорович, и, повернувшись к Александру Валентиновичу, спросил: — Саш, ты как насчет барбекю?
— Я только за. Хороший обед, да на свежем воздухе, у костерка еще никому не вредил. Помнишь, как мы с тобой у Торхама под Джелалабадом яйца варили в каске, а?
Глава двадцать восьмая
«Эх, Сашка, Сашка, — думал Карен Федорович Погоний, сидя у себя в кабинете в Большом Кисельном переулке спустя два дня после поимки Шерхорна, — был бы ты современно мыслящим человеком, мы бы с тобой могли горы свернуть».
Карен Федорович встал из-за стола, поправил рамочку с фотографией внучки Лизоньки, открыл кодовый замок сейфа и извлек из него старинный металлический предмет — вещественное доказательство, затребованное им из спецхранилища для проведения экспертизы.
Нельзя сказать, что Карен Федорович
Да, ошибки быть не могло — Копье Судьбы, обладать которым стремились все величайшие мировые диктаторы и завоеватели, теперь было в руках простого подполковника не самого элитного департамента ФСБ.
И никакого труда не составляло спрятать его, подменить, даже вывезти за границу. Сказка о множестве копий подействовала, да и никто не имел оснований сомневаться в компетентности Погония. А уж о честности этого человека в «конторе» легенды слагали. Огромные, формально неподотчетные суммы денег проходили через его агентуру во время работы в Афганистане. Соблазнам не было границ. И действительно, многие не выдерживали, но только не Карен Федорович. Педантично, до копейки, отчитывался он обо всех потраченных средствах, за что его, вопреки логике, начальство недолюбливало. Видимо оттого, что не к чему было прицепиться, ведь начальству всегда требуется иметь под рукой компроматик, удавку, которую, если что, можно легко затянуть на шее зарвавшегося коллеги.
Погоний сломался, когда до пенсии оставалось совсем немного. Союз развалили, по КГБ нанесли удар, расшатавший десятилетиями создававшуюся систему. Престиж службы в органах госбезопасности упал. Зарплата, когда-то приличная, в новых условиях оказалась жалкой… Оставалась Родина, земля, на которой Карен Федорович вырос, могилы родителей. Но сил уже не было. Возвращаясь изо дня в день домой на казенном автобусе, добираясь от него до грязного подъезда по разбитому асфальту и лужам, обрызгиваемый с головы до ног проезжающими машинами всех моделей и марок, Карен Федорович понял, что век его проходит зря.
Собрав последние силы в кулак, он попытался утешить себя, убедить, что жизнь продолжается. Ему это удалось, но только на время. И тут, как нельзя кстати, подвернулся один из агентов с «церковной специализацией», некто Миша. Через него-то и пришла к Погонию информация о поведении Ральфа Мюллера и его странного спутника.
Карен Федорович допустил ошибку, встретившись с Михаилом и сообщив ему лишнего о своих догадках. Михаил действовал быстро и напористо. Сначала подослал к Погонию «отморозков», отнявших у него документы, а после, когда ознакомился с гипотезами подполковника, решил набиться в союзники к Курту Шерхорну.
Погоний же с тех пор вел себя осторожно и был собою вполне доволен. Сопоставив факты, найденные в архивах, и собственные выводы, он понял, что ему выпал шанс, который ни в коем случае нельзя упустить. И с тех пор он начал жить поисками Копья Судьбы, в тайне от всех, включая семью и друзей.
Карен Федорович воспрял духом. И вроде бы все шло прекрасно, вот только проклятая совесть периодически давала о себе знать, особенно, когда он вспоминал, что вынужден врать своему старинному боевому товарищу Александру Валентиновичу Тихонову. В минуты, когда приступы совести разгорались в его душе пожаром, Погоний пытался тушить его алкоголем, но, по правде говоря, пить он никогда толком не умел, так что ни водка, ни коньяк не помогали.