Немец
Шрифт:
Ральф с любопытством и вежливой улыбкой разглядывал живописного персонажа. Дядя Ваня бесцеремонно ткнул в него пальцем:
— А это хто с тобой приехал, Антоха?
— О, дядь Вань, это человек серьезный. Только не пугайся — он из Германии…
— А че мне их пужаться-то? Что я, германцев не видел? Ты же знаешь, я тебе рассказывал…
— Дядя Ваня, — Антон прервал монолог аборигена, — это мой друг, понимаешь? Так что, если можно, встретим его по-нашему, хорошо? И поаккуратней со своими рассказами о партизанском прошлом…
— Так в чем дело-то,
— Да есть все!
— Привез что ль?
— Привез, привез! И еще — кубинскую сигару, как обещал.
— Вот это ты молодец. Вот за это тебе спасибо. Ну, что, я зову всех наших?
— Зови, только чуть погодя.
— Вальку звать?
— Зови, зови! Всех, кто есть живой, зови. Ключи от дома у тебя?
— Так в ведерке под дверью…
— А, понял. Ничего у вас не меняется! Ладно, жду тогда.
— Как дружка зовут?
— Ральф.
— Ральф… Понял. Надо мужиков предупредить, чтобы лишнего не мололи языком. Ух ты, машина у тебя какая!
— Иван Никитич, ты что, только разглядел?
Дядя Ваня только рукой махнул да и был таков — ловко засеменил по тропинке оповещать деревню о приезде дорогого гостя.
…Под яблоней в огороде Антоновой фамильной «усадьбы» вот уже второй час продолжалось широкое, шумное русское застолье.
Вокруг носились чумазые дети, а за столом собралась довольно странная для этих мест компания. Туг были пенсионер дядя Саша, Антон, Ральф, пахнущая парным молоком сестра деревенского дружка Антона — Люба, только что вернувшаяся с молочной фермы, и механизатор Валентин. Последний колхозный трактор сломался четыре года назад, ходовые запчасти отвинтили и «пропили», так что механизатором он только числился. Зарплату ему продолжали платить, но только рублей 200–300 в месяц, да и то, как говорится, «через раз». Летом Валентин ходил по грибы, а его супруга сбывала их на трассе. Лисички натурально позволяли не умереть с голоду.
Время в Хизне остановилось в конце восьмидесятых годов двадцатого века. Словно заколдовали деревню, и она выпала из общего течения жизни. Так вот запросто, словно пуговица, взяла, да и закатилась под диван. Старая власть кончилась, а новую, по выражению дяди Саши, «они че-то никак не поняли, чего она делает». Веяния времени, вроде невиданных доселе в этих краях автомобилей московских родственников, у оставшихся в живых жителей деревни воспринимались с интересом, но как бы не всерьез. Новую жизнь не понимали, недолюбливали, боялись. И не верили в ее долговечность… К жизни вообще относились как прежде. Десять рублей продолжали считать деньгами. Из принципа.
Еще в Москве Ральф понял, чем закончится сегодняшний день. Нет, не было у него предчувствия поиска загадочного клада, к которому нужно было приступить сразу же по прибытии. Не думал он, что Антон устроит обстоятельную экскурсию по родным местам. Не рисовало воображение захватывающего детективного сюжета с погонями и перестрелками…
На выезде из города Антон заскочил в супермаркет, где купил десяток батонов колбасы, какие-то вафельные тортики, килограммов пять сыру и, разумеется, водки. Целый ящик. Ральф не переставал удивляться другу и этому загадочному народу, который столь же добр и гостеприимен, сколь и беспечен. Им предстояло необычное, возможно, опасное приключение, а он опять за снос — водка!
Правда, увидев вопросительный взгляд Ральфа, Антон бросил на ходу что-то вроде «у них там вообще ничего нет». Ральф только вздохнул и подумал, что они как-то уж очень несерьезно подходят к подготовке поездки. Хорошо еще, что Александр Валентинович в последний момент посоветовал Антону заехать домой и захватить похожий на Калашников нарезной карабин «Сайга». На всякий случай.
— Там глушь, — сказал Александр Валентинович, — мило ли что. Пойдете в лес, Антон, патрон должен быть и стволе, машинка на предохранителе. Ясно? Жаль, я не могу с вами поехать. Ну, ладно, не дети — справитесь, если что.
Сейчас Ральфу казалось, что никакого «если что» здесь произойти не может. Добраться до деревни могли только «свои», то есть люди, знающие специальные тропы. Чужим была уготована грустная доля застрять надолго в грязи безо всякой надежды на скорое спасение. В общем, на Мариенплатц, наверное, сейчас было гораздо опасней.
Даже несмотря на то, что стол был обильный, дом ухоженный, а люди, невзирая на нищету, демонстрировали удивительные знания и эрудицию (скорее всего, сказывалось знаменитое советское образование), Ральфу казалось, что он находится где-то в тайге, вдали от «главных торговых путей».
«А ведь до Москвы отсюда не больше двухсот семидесяти километров!», — размышлял Мюллер, согревая тело и душу очередной порцией водки.
— Какую-то водку ты привез, Антошка, не берет сволочь, совсем, — балагурил дядя Ваня, от души затягиваясь «коибой».
— Никитич, — смеялся Антон, — ты сигарой-то не затягивайся, а то точно «возьмет», причем, неожиданно!
— Не возьмет! Я всю жизнь «козью ножку» курю, махорку. Все съезды партии искурил!
— Что искурил?
— Ну, газеты все. Мать ругалась, заберут, коль увидят, как из портрета товарища Сталина «козью ножку» мастерю.
Дядя Ваня засмеялся. Потом, обратившись к Ральфу, повысив голос почти до крика, произнес (наверное, чтобы тот лучше понял):
— Ахтунг, Ральф! (Ральф вздрогнул). Слушай меня: ты, малый, не стесняйся, ешь. Вот — лучок с огорода. Ядреный! Слышь, Антон, я как-то захворал дуже сильно, так приполз на огород, луку наелся — все, как рукой сняло наутро! Такой у нас лучок. Ешь!
Дядя Ваня, будто плоскогубцами, брал лук огрубевшими от вечной работы пальцами, макал в соль и протягивал Ральфу. Ральф послушно ел. Лук действительно был ядреный — одно сплошное здоровье. Без добавок и лукавства.