Немецкий брульон
Шрифт:
Бим вгляделся, но толком не разобрал.
Мало учил Max девятую версию.
Дёрнулся и влип. В стену.
Чайник трясся нешуточно. Поливал: шрифтами и примитивами.
Бим испускал дух – квантованными порциями. Умирая по–маленькому, опрокинул большой стул. Как в Амстердаме, на берегу моря, яхтклуб неподалёку
Назвался атеистом, сочиняй технолоджи, деконструкт, эклектику, синтезируй гуано, радуйся агонии – она приятна.
Кто–то смахнул с подушки очки.
Найти, положить и раздавить:
Новый вихрь 3D поднял очки и бросил их на нос Биму. Повисли очки соплями: стеклянными, оловянными, деревянными. Протестно. Драм… Грам…матично. Дудки–с: орфографично! Егорыч всё видит! Насквозь. Будто проводами обмотан. Магнитами. Полями. Волнами. Эфиром. И с Бимом соединён.
Лучшие ощущения на кончиках пальцев.
Нечто в стёклах проявлялось стремительно: абзацами, страницами. Прытко, резво, экологично и землянично. Ветер с тундры подул. Мамонтёнок на экране. Звать Абрамом. Можно Авраамом – понял Бим. За чтоо–о–о?
Отпечаток как аттракцион. Проявился, сцуко. На глазном дне. Бимовского глаза. Нейронами выстроен. Ультрафиолетом взбодрён. Сульфит натрием закреплён. Как в кювете фотографа купался. Давеча побитого. Влетело за медлительность, за антисоциальность, за алкоголь и спайсы. В верхней точке, да, с таким Биму не соскучиться. Если это он, а не его копия в Свияжске. А пока что неясно Биму – где он, и что делает чёрная Маргарет в его рту… роту… в дырке для еды, и для бесед попутных. Дым от Маргарет клубами. А Егорыч с Ксанычем крутят свои кренделя. Сговорились что ли?
«Фильтруйте, господа угадайцы, базар. Да кто вы такие? Чё! Предъявить документ? Можно студенческий билет? Да нахер он мне в путешествии. Мужики, вы охуели!»
Нет, нет, нет. Вот идёшь по Манхеттену и не стало тебя: коп стрельнул удачно. Вот где романтика. А тут жопа. Казанская, блин.
А паспорт высшего класса нужен, да. Но, лучше айфончик с камеркой. Но после: лет через эдак. С ним цивиль: кураж, селфи, онлайн–девочки, штрихкод–девочки, бар–код–девочки, антивирус, рулетка, острота эмоций, секс, пароль, фишки, и быстро! Секс–запрос, пин–код, гондон Natureller, шершавинки, клубничный вкус и покурить, прежде чем.
Угадал пин – девочка на закусь. Бесплатно. Сто баксов в трусики – это от души. На чай, так сказать. Опосля.
А Свияжск что? А ничто. Год–то какой? Гляньте! С первого этажа не придут, с чердака не спустятся: ни трубы, ни печки. Да и не бывают Снегурочки в мае. Рубли деревянные – это плохо, яичница холодная – отвратительно.
А в Америке всё! Если правильно вспомнишь. Пин этот дас фантастиш. Тогда проявится она. В углу, например. Лолита такая. Но круче: голая на стуле, ноги врозь и колени к подбородку. Кайф! Модильяни, Пикассо, Муха Альфонс.
Эпизод 5.
Курить
Нечто проснулось–встрепе–содро–гнулось, еблысь! И рявкнуло: замёрзшее, голодное.
У–Ныло завыло. Громче трёх телевизоров. Кряду.
Бим втянул голову в шею.
– Ирреальность богата и хороша, зачем от неё убегать? – дёргалась Мысля на экваторе полушарий. – Серенькие мои! Мяконькие. Дрябленькие.
– Сама дура! – отзывались из полушарий.
Нечто обратилось в Ух–тыбля. Нашырявшееся жэдэ–составом. Орало–забрало. Куни–Клуни. Благим матом: «Чу–у–у, дун–дун. Пфу–у–у!»
Люди, артисты – всё равно животные. Одни просто, другие продажные. Одни пашут, другие дуру гонят.
– Дёргай, Кирюха! – крикнул Порфирий, – и с ловкостью кузнечика (щёлкнутого богомолом по черепу), прыгнул.
С ветки в постель.
Тапки, танки, унисекс.
Потянул на себя одеяло: «Щас задавит!»
– Что задавит? Кого?
Кирьян Егорыч стоит на коленях, руки его по локти в бауле. Они там, чтобы найти Игги Поппа. В бауле?
Ну да: притянуть и чмокнуть Игги в губбы. А Поппа тупо отметелить.
Не верьте, детки, тому, что иногда мерещится взрослым.
Да–а–а! Русские страстно любят Америку. Могут через океан, а могут через Северный полюс. Есть и подводные пути.
В ответ Америка обожает русских.
– Стой, – завопил Бим, – поворачивает! Во! встал.
У него.
Чух–чух.
– Поезд! БлинЪ! Браво. Паровоз!
Егорыч окостенел со страху: сумасшедший дом изнутри он никогда не видел.
Секс в дурдоме не играет никакой роли. Не надо нам тут заливать.
Бим, матом (тут перевод): «Ёпт меня! Пых–пых. Пар! Рельсы! У нас тут рельсы, Кирюха… Вокзай, дверь! Видишь? Менты кругом! Чаво тут?»
– Где? – дурдом на прогулке резинкой тянется.
Школьники, если школа рядом, поставляют придуркам бухло и наркоту.
– Стреляют! Кепку! Кепку брось! Дырявая! Бежим!
– Где, не вижу? – Егорыча малёхо отпустило. Поозирался для виду, – успокойся, нету тут поезда.
– Вокзай! – крикнул Бим, – вокзай!
– Какой ещё вокзай?
– Вагоноуважаемый, Глубокоуважатый! – вот такой.
– Белены объел… – во что бы то ни стало мне надо выходить…
И прикусил язык: «Нельзя ли у трамвала Вокзай остановить?»
Бим не дурак.
И придурки не дураки: но им и барыгам–школьникам всё равно жопа.
И Биму жопа… если он, если он… Много этих если.
Благодарствуем покорно: ларчик с Пандорой не может так вот просто. Захлопнуться, типа.
Правда семейного предательства – всё как в реальной жизни.