Шрифт:
Глава 1
Газета
Муха… Эта муха вторую ночь не дает покоя! Сколько уже можно жужжать?! Камера пыток с белыми кожаными стенами, расцарапанная особо буйными заключенными. Нет, это не тюрьма, это место намного хуже. Место, отнимающее твою жизнь, рассудок, обычные человеческие потребности. Попав сюда, ты уже сам не можешь решать, что тебе носить, когда бриться, причесываться. Еда, сон, прогулки… Все по расписанию. Ты как собака на привязи, которую то и дело пытается усмирить хозяин за громкий лай. А хозяев здесь много, каждый санитар смотрит с пренебрежением, превосходством. Они лучше таких, как мы, – психов, которых общество сочло слишком опасными, чтобы держать на воле. Но самое страшное, если ты попал
– Пап, – раздается звенящий детский голосок. – Если ты снова перевернешь поднос с лекарством, санитары закроют тебя еще на один день в изоляторе.
– Не переверну, – обещаю я, хоть и зря. От таблеток становится только хуже, сознание расплывается, и ты даже слюни сам себе подтереть не можешь. Но Люську, дочку, не переспорить – вся в отца, такая же упрямица. – Что ты нарисовала?
– Девочек, – улыбается, протягивает листок прямо под нос. И вправду, две девочки на лесной тропе, поваленные деревья и переплюйка, заросшая камышами. – Это Вика и Ника.
– Это одно и то же, – сдуру ляпнул я.
– Нет, они сестры, – обиделась, губы надула Люська. – Ничего ты не понимаешь!
– Почему они гуляют в лесу одни? Где их мама и папа? – интересуюсь, пытаясь ее растормошить. Дочка молчит, глаза опустила. Что-то не так… Я видел уже этот лес, эти деревья, знакомое место. – Люся, кто эти девочки?
Дверь в изолятор открывается, на этот раз не санитар. Павел Степанович Окунев, лечащий врач, благодаря которому я все еще здесь. Доложили о том, что я учудил вчера, не иначе. Погром в столовой и отказ от лекарств. Психов настроить легко, главное, подход. Но для топ-менеджера по продаже люксовых машин – рутинная работа, не требующая особых усилий. Куда сложнее наладить работу пираний, так и норовящих оторвать денежный мешок друг у друга. Да… Жизнь до психушки была не такой. Я был успешен, летел по карьерной лестнице вверх. После пельменей в общаге института только начал привыкать ко всей этой роскоши. Новая машина, нет, не люкс класса, так, «Фольксваген Джетта». Но после стольких лет в метро ощущать запах нового пластика, качественной кожи, заливать 95-й, напоказ крутить в руке брелок… Понты? Нет! Кого можно удивить средним сегментом, да еще и в 30 лет? В Москве каждая третья машина дороже пятака выходит. Но черт! Какое же это было чувство, эйфория мальчишки, который всю жизнь мечтал сесть за руль «немца». Сомнительно? Ну, что есть. А купленная двушка в новом районе? Друзья в аут улетели, когда застройщик ключи выдал. Но было и то, что напоказ я не выставлял: красавица-жена и дочь, Люська… Две самые главные женщины в моей жизни.
– Григорий, вы меня слышите? – уже не первый раз обращается Окунев. – Григорий, Гриш, с кем вы разговаривали?
– Ни с кем. Скучно, док, в изоляторе, вот и пытаюсь скоротать время. Песни петь не запрещается? «Медленно минуты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди. И хотя нам прошлого немного жаль, лучшее, конечно, впереди», – горланю я, мотая головой. Дочка ухохатывается, но я держусь, продолжая распевать: – «Скатертью, скатертью дальний путь стелется…»
– Должно быть, Люсе очень нравится, когда вы поете? Это ее рисунок? – заметив картинку дочери, спрашивает Павел Степанович. – Кто это?
– Мой, рисовать люблю. А это Вика и Ника, сестры, родители у них недалекие, так и назвали, – язвлю я. Док единственный, кто может меня отсюда выпустить. Язык бы за зубами держать. Но как же я устал от этих разговоров, он считает меня чокнутым, да и сам я потихоньку начинаю сходить с ума в этом гиблом месте.
– Интересно, – задумчиво, но с любопытством смотрит на меня Окунев, что-то опять черкает в своем блокноте. – К вам сегодня уже кто-то заходил? Может быть,
– В изолятор? – Насмешил так насмешил, это место не для посещений, а о газетке только мечтать остается. Да и вопрос странный, газета? С каких пор психам позволено читать газеты? Политическая ситуация, войны, эпидемия, что еще нужно больным шизофреникам, где каждый второй себя считает чуть ли не самим дьяволом или ангелом господним. Док удивляет, достает из кармана свежий вестник, протягивая мне. Сам молчит, внимательно изучая мою реакцию. Первая страница, две пропавшие семилетние девочки. Ника и Вика… Лучшие подруги, называющие себя сестрами.
– Люся… Откуда? – вырывается у меня, и это непоправимая ошибка. Два месяца притворства коту под хвост, и выписка моя опять откладывается на неопределенный срок. Наверное, уже никогда не выйду, просто сойду здесь с ума.
– Эти девочки пропали вчера, по пути из школы домой. Их похитили. Так же, как похитили Люсю, пять лет назад. Григорий, вашей дочери здесь нет. Она мертва.
– Они ее убили! – Отчаянье, боль… Я еле держусь, чтобы не взорваться. Но он ошибается, меня не нужно убеждать, что Люся мертва, я сам дважды хоронил ее. Первый раз, когда вся семья оплакивала маленький гроб, и во второй, когда разворошил могилу и пытался сжечь тело своей дочери. Впрочем, именно поэтому я здесь. Но Люся не плод больного разума, не фантазия. Она застряла – призрак, который по какой-то причине не может уйти.
– Григорий, вы были там, первым нашли тело дочери. Здесь полиция. И им нужна ваша помощь, пока не стало слишком поздно. Как с Люсей, – положив руку на плечо, вздыхает док. – Вы можете посодействовать спасению девочек. Нике и Вике столько же лет, сколько было и вашему ребенку.
В изолятор заходят двое. Мужчина и женщина в гражданской одежде. Опять эти расспросы… Что в них толку? Чтобы я помог, они должны верить в весь тот бред, который я несу. Какой же чертов парадокс, они пришли поговорить, но даже в суде показания психов не могут быть приобщены к делу.
Дочка гостей изучает, побалтывает ногами. Женщина, нет, девушка лет 20, должно быть, стажер, не иначе. Стройная, смазливая брюнетка. Красивая, на жену мою походит, только та блондинка. Одета, как подросток, джинсы, кеды, серенький свитер, поверх которого золотой кулон в виде бабочки. Но макияжа почти нет, разве что большие зеленые глаза, подчеркнутые подводкой, и легкий слой пудры, придающий и без того соблазнительной коже бронзовый цвет.
Мужчина значительно старше. Недавно проступившая седина на висках, тяжелый, усталый взгляд, морщинистое лицо. Я его знаю, именно он вел дело моей дочери. Следователь, который упрятал меня сюда.
– Григорий Константинович, – заговаривает он. – Вы меня помните? – Я только усмехаюсь. Может, я и псих, но его забыть уже при всем желании не смогу. – Вы знаете, сколько уже здесь?
– 1806 дней, – с ходу выдаю я. – Четыре года, одиннадцать месяцев и десять, нет, одиннадцать дней. Пять лет назад они убили и похитили мою дочь. Я знаю, зачем вы здесь. Вика и Ника… Они пропали вчера после школы. Так?.. Значит, эти твари опять вышли на охоту. Что ж, удачи. Может, на этот раз вам удастся не облажаться.
– Помогите нам, вы смогли найти дочь, видели похитителей, – вмешивается брюнетка. Наклоняется. Слишком близко, настолько, что я чувствую ее прерывистое дыхание на щеке. Глупая! Первое, второе дело – и уже психушка? Куда начальство смотрит?! Здесь полно маньяков, которые с радостью вцепятся в тонкую изящную шею с ложбинкой над ключицами, маняще прикрытую теплым свитером. Отворачиваюсь, к такому не готов… Мы здесь не лучше заключенных, пять лет – нескончаемо длинный срок.
– Девочки действительно пропали, – раздраженно выдыхает следователь, по всей видимости, молоденькую сотрудницу навязали, не спросив. – Григорий, мы с вами тяжело расстались в прошлый раз. Я понимаю, что вы пережили. Врагу не пожелаешь хоронить своего ребенка. Я виноват перед вами, виноват перед вашей женой…