Ненасытный
Шрифт:
Он наконец-то развязал шарф.
Серьезно он это или все-таки бредит?
Она — и Палатинская гвардия?
Нет. Это мечта брата, а не ее. Разве можно охотиться на демонов, любя одного из них? Противоречивое, мягко говоря, положение.
— Я очень хочу, чтобы ты поступила к нам. А умирать не хочу. Твои подсказки здорово бы нам пригодились. Все остальные тоже одобрят, я знаю.
Мина взяла у него шарф. Его глаза даже в полутьме голубели.
— Я подумаю, — сказала она, сооружая жгут из шарфа и удачно подвернувшейся щепки. Хорошо,
Ей тогда даже в голову не пришло, что и она может попасть в такую же ситуацию.
Кровь перестала течь — то ли жгут сработал, то ли пациент умер.
Нет! Пациент был жив и смотрел на нее все так же задумчиво.
— Ну что? — спросил он.
— Сначала плохая новость: целоваться ты не умеешь, — объявила она. Это была неправда: Мине просто хотелось его взбодрить, разрядить атмосферу шуткой. — Теперь хорошая: ты будешь жить и сможешь поработать над своей техникой.
— Я не об этом спрашиваю. — Он взял ее за руку, покрытую его кровью. — Я о другом.
— В Рим я не поеду, Аларик, — с нервным смехом сказала Мина.
— А по Скайпу ты не можешь предсказывать? — спросил он, поразмыслив, — и отключился.
Он так и держался за ее руку несколько часов спустя, когда пожарные пробили к ним ход и спросили, как они тут.
— Со мной все хорошо, но мой друг нуждается в помощи. Он ранен в ногу.
— Ясно, мэм, — сказал пожарный. — Сейчас мы вас вытащим.
— А остальные? — спросила Мина, думая о Лучане… и о Хольцмане тоже, и о сестре Гертруде, и о других. — Они как?
— Ничего не могу сказать, мэм. Выжили, насколько мне известно, только вы двое.
Глава шестидесятая
18.30, 23 апреля, пятница.
Больница Ленокс Хилл.
Восточная Семьдесят седьмая ул., 100.
Аларик был глубоко несчастен.
Мало того, что он угодил в больницу! За ту неделю, что он здесь провалялся, никто даже не подумал принести ему из «Пенинсулы» его вещи: шелковую пижаму, шлепанцы на овчине, хотя бы халат.
Он, с ногой на вытяжке, должен лежать на кошмарной больничной койке с дешевыми простынями и плоской подушкой, да еще и в сорочке!
Она такая коротенькая, что спину толком не прикрывает. Даже встать неудобно, хотя вставать ему разрешат не раньше чем через пару недель (врачи, называется): не светить же голым задом на всю палату.
В телевизоре ни единого кабельного канала. Минибара — и того нет, хотя дойти до него он все равно бы не смог. Воды захочешь попить — и то медсестру вызываешь. И в туалет не сходишь самостоятельно.
Никогда в жизни его так не унижали.
Он вообще не остался бы здесь, но ему сказали, что он подцепил инфекцию и должен
«Мисс Харпер, видишь ли, пришлось воспользоваться нестерильными шарфом и палочкой, чтобы спасти тебе жизнь, — объяснил Хольцман. — И руки ей негде было помыть».
Хольцману, конечно, тоже досталось не слабо. Прощальный залп Лучана Антонеску опалил ему брови и еще 10 % тела. В огне погибли почти все Дракулы, а на сестре Гертруде сгорела монашеская одежда.
Жаль, что Аларик не видел.
Голые монахини его не особо интересовали, но хотелось бы поглядеть, как они все скрываются в катакомбах, существующих почти под всеми католическими церквами — еще то того, как собор начали поливать из пожарных шлангов.
«Это ты виноват, — заявил Абрахам, придя навестить Аларика в первый раз. — Занимался бы, как положено, драконом, тут бы ему и каюк. Так ведь нет, побежал смотреть, не пострадала ли Мина Харпер. Князь тьмы ушел от нас по твоей вине — это, Вульф, всегда будет на твоей совести».
От таких слов никакие болеутоляющие не помогли бы, да Аларик их и не принимал — когда мысли путались, ему делалось еще хуже.
«По-твоему, надо было бросить ее? — защищался он. — Контуженную, если вообще живую? Дракон метнул ее на несколько ярдов!»
«Лучан Дракула не причинил бы вреда этой девушке. — Без бровей, с новой кожицей на лице и руках Хольцман выглядел ужасно смешно. Аларик, конечно, помалкивал, но задумал щелкнуть шефа мобильником и послать фотки Мартину — пусть поржет. — Ты это знал, но все равно бросился к ней, пренебрегая служебным долгом. Влюбился, что с тебя взять. Твоя идея принять мисс Харпер к нам на работу очень сомнительна. Это может привести к катастрофе, пока Дракула, тоже влюбленный в нее, разгуливает на воле».
«Ничего я не влюбился, — сказал Аларик, думая про себя: неужели это так очевидно? — Если ты не понимаешь, как полезно иметь кого-то, способного…»
«Все я понимаю. — Хольцман промокнул платком мокнущий до сих пор ожог. Аларик отвел глаза, хотя и сам, вероятно, выглядел ненамного лучше. Ох, как же он ненавидит больницы! — И наше руководство, к несчастью, тоже. Они уже готовят бумаги, чтобы учредить здесь, в Манхэттене, специальный отдел со мной во главе. Ты в него тоже входишь», — мрачно сообщил он.
Удивленный Аларик постарался не показать, как он счастлив. Если не считать, конечно, что начальником будет Хольцман.
«Я, разумеется, информировал их, что сомнения у меня вызывает не только мисс Харпер. — Хольцман, спрятав платок, вперил орлиный взор в своего подчиненного. — Твое служебное поведение на прошлой неделе я нахожу неприемлемым. Хочешь служить в новом отделе — возьми обязательный двухнедельный отпуск, что так и не соизволил сделать после Берлина. Тебе все равно придется, — заключил он, посмотрев на ногу Аларика, — но курс у психолога ты тоже пройдешь. Договорились?»