Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
Зачаровано, по губам бегает улыбка, успокаивающая меня и лелея. Но очередная жаба давит меня где-то внутри, беспокойство все еще мне присуще. Подхожу совсем близко к кровати, и могу увидеть голубой конверт, спрятанный за розами.
Это любовное послание? Что же, оно, безусловно, возбудило все мое сознание, а в моих руках оказалась голубая бумага, на которой ровным почерком с завитушками, что так естественно для почерка Рози, исписано мое имя черными буквами. Это письмо точно предназначалось мне. Затрагивающее и интригующе…
С волнением, словно мне подкинули сердечко в день влюбленных,
К горлу подступил ком, я мгновенно насторожился, еще не всматриваясь в текст, обнаруживая потекшие буквы из-за уже усохших капель, как мне подсказывает чувство — слез. Слез Розали. Бледнею и чувствую, как становится плохо, а земля уходит из-под ног.
Что же с тобой случилось, любимая.?
Присаживаюсь на кровать, рядом с прекрасными голубыми розами, и вторая рука тянется к верху рубашки, за которой находилась цепочка с подвеской.
Глаза исследуют каждое слово, а мне кажется, что я чувствую, как волосы медленно седеют у корней, как тело сковывает невидимая крепкая цепь, а в глаза колит от досады и печали. Зубы сцепляю, играют скулы на лице, каждая мышца тело натянута, пока я с неистовой жутью, что чувствует как и в душе, как и в теле, такой же тревогой, которая защемляет сердце, начинаю читать весь тот ужас, что написал мне мой затерявшийся ангел.
«Нильс… Мой любимый Нильс…
Списала уже больше десяти листов бумаги, выкидывая их в руну… Не знаю, как мне быть и с чего начать, чтобы объясниться перед тобой… Не знаю, чувствуешь ли ты сейчас тот давящий ком, ту усталость, что слегла так внезапно на твои сильные плечи. Чувствуешь ли ты сейчас, как быстро бьется сердце, как пульс ускоряется, а в желудке тянет болезненный узел?.. Я это чувствую, так явно, что не могу удержать горячих слез… Но я хочу говорить тебе о другом, пока в состоянии, и дрожащая рука меня слушается…
Ты, Нильс Веркоохен, который так внезапно внедрился в мою жизнь, в корни, поменяв ее, заново до основания. Ты заставил меня расцвести, почувствовать тот вкус свободы под своей опекой. Сперва, мне было ужасно тяжело, но эта тяжесть привела меня к тебе ближе и я безгранично рада, что не стащила этот груз со спины. О, Нильс, твои стены были настоящей сталью, гранитом, непостижимой Великой стеной, но к счастью или к огорчению, она свалилась перед нами. Все было чудесно.
Мой первый мужчина — ты. Как я была рада, что разделила с тобой близость, ты даже не представляешь… Никогда не пожалею об этом выборе, никогда не смогу воспротивится нашей любви. А вчера ты был великолепен, так пылок и горяч, необычайно ласков, осторожен, учтив и крайне нежен. Я бы все отдала, лишь почувствовать все эти ласки такими, как ты хотел, чтобы я почувствовала.
Между нами встала моя боль. Боль тела и души, кричащая боль, убивающая меня, терзающая мое тело. Знал ли ты, как было мне больно? Нет, и я не хотела бы тебе этого говорить, лишь бы ты растворился во мне и запомнил эту ночь, как… роковую, последнюю.
Глядя на тебя — вижу их. Твои руки на мне — огонь от их рук, выжженные узоры, пострадавшие крылья… Взгляд твоих бездонных голубых глаз — воспоминание, всего того ужаса, через который мне пришлось пройти. Нильс, прошу, ты должен
Сердце мое вчера умирало и возрождалось. Ты убивал своими руками, своими прикосновениями, этим удовольствием, а возрождал любовью, теплотой, таким родным мне „любимая…я тебя люблю…“. Но мне было больно, страшно и так неистово грустно рядом с тобой…
Я знаю, что ты бы остановил меня, будь ты рядом. Знаю, чтобы запретил так нелепо сбегать, сказал бы что мы справимся… Вместе. Но этого не будет. Я не справлюсь, пока ты рядом, хоть и сердце мое утопает во тьме без тебя, мозг запрещает мне, приближается к тебе и дает сигнал о помощи, и защите где-то вдали, чем дальше, тем и лучше… Так безопасней для обоих.
Я желаю, чтобы вчерашний день остался в твоей и моей памяти навсегда. Пожалуйста, Нильс, сделай это для меня, я ведь так люблю тебя… Не могу представить то, что ты вновь меня возненавидишь, а ты так и сделаешь. Недавно я говорила, что не брошу, и умоляла, чтобы ты не бросал меня, а сейчас бесследно ухожу… Не хочу, чтобы ты испытывал боль, которую испытываю я, не хочу безумной ненависти, ведь мы пережили ее, влюбившись. Не хочу, чтобы ты жил с моими ужасами, странностями, этой чертовой боязнью тебя и твоих рук. Нет. Я запрещаю тебе думать обо мне навсегда.
Только не забывай, переживи этот день, как я, со слезами на глазах, с горечью, с такой сильной любовью, разрывающемся сердцем, такой же рьяной ненавистью, судорогой в желании отомстить мне… Но только завтра встань и живи, позабыв обо всем, что произошло с того момента, как впервые мы встретились взглядом.
Не ищи меня, не нужно. Я обещаю тебе, даю слово, что справлюсь одна, буду следовать своим мечтам, буду любить мир и знать, что где-то так далеко есть ты, с воспоминанием обо мне… Это будет лелеять мою душу, этим ты успокоишь меня. Ты же послушаешь меня?
Ты не простишь, я чувствую это, и не нужно, возможно, я не заслужила твоего прощения. Любовь имеет свойство перерасти в ненависть… Да только мою любовь ты никогда не уничтожишь, а если найдешь меня, или встретишь на улице, узнаешь в проходящей мимо женщине — не окликай, я не обернусь…
С наилучшими пожеланиями я желаю тебе настоящей женщины, которая влюбится тебя так же сильно, как и я. Женщину, что будет выстраивать из руин стены, которые я крошила когда-то, которая будет верна и чиста. Найди ту женщину и люби ее сильней, чем меня… А я в замен буду любить тебя.
С любовью, Розали Прайс, твоя навеки влюбленная, сломленная, оставшаяся без крыл пташка…
P.S.: Я буду лучшей мамой на свете, для нашего с тобой зародившегося комочка любви в моем животе. Я никогда не дам его в обиду, буду беречь зеницу ока, ведь это частица тебя… Когда-нибудь, я расскажу ему о нас, в истории про „Красавицу и Чудовище“, где красавица превратилась в монстра, а чудовище обрел доброе сердце…
Прощай, Нильс…»
Лист падает, вылетает с рук, которые задрожали так сильно, что явственно выражался симптом того сильного алкогольного тремора. Щеки были в горячих слезах, сердце сжалось так больно, что казалось, у меня сейчас оно остановится и вовсе.