Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
Зло выбираю его из конверта
Раскрываю, и не могу осознать, убила ли она меня остаточно, или решали задержать на этом свете. Фото живота, желудка, серое фото, обеден маркером маленький-маленький комочек, такой маленький, что едва заметен.
Сотрясается тело, когда я знаю, что это, или вернее, кто…
«Тест. Две недели. Положительно…» — читаю я с верху, почерк, наверняка одного из докторов.
Прикрываю глаза, отбрасываю лист, вытираю кровь на руках, более оживленно. Внутри все колотит, мозг не соображает и не проясняет. Аккуратно складываю письмо и фото обратно в конверт дрожащими от ужаса руками и на ватных
Найду.
Найду, где бы ты не находилась! Найду и заставлю пожалеть о том, что сделала! Найду тебя, лгунья, порочная женщина!
Ухожу. Ухожу и знаю, что найду. Я обещал ей, обещал себе, что не отпущу, и найду, где бы она, столь ошалевшая, не находилась.
Вместе и навсегда, Прайс.
Вместе и на всегда, предательница…
***
Месяц спустя.
Америка, Нью-Йорк pm 23:25.
В машине играет музыка на заднем плане, пока я плавно еду по трассе, все дальше и дальше отъезжая от нью-йоркской суеты, позабыв еще один день.
Телефон вибрирует у меня в кармане, я неохотно тянусь к нему, и прикладываю к уху.
— Слушаю, — кратко уведомляю я, поглядев в темноте на себя в зеркале дальнего виденья. Спокойствие после пластины успокоительного пришло не быстро, но заторможенность присутствует. Нужно будет купить еще, да побольше, чтобы не срываться на каждом встречном…
При воспоминании крепче сжимаю руль своего авто, когда с костяшек от напряжения поверх засохшей крови просочились свежие капельки.
Не чувствую боли, ведь пью обезболивающе, после ушиба в правом ребре. Нужно было выдержать сегодняшний поединок с очередным сопляком. Надеюсь, он поправится…
— Сколько ты будешь продолжать вести себя так? Все напуганы твоим состоянием, — несколько тревожно и как всегда заботливо спрашивает Гарри, я на секунду прикрываю глаза, съезжая с трасы на дорожку, ведущую к моему дому.
— И ты тоже? — хрипло спрашиваю я, задумчиво прислушиваясь к песне, которая начала играть позади. Тут же напрягаюсь, понимая, чем она мне была так знакома. Буйность и агрессия просыпается, сразу отгоняют эффект «спокойной таблеточки».
— Я боюсь, как бы ты не угробил себя, раньше времени. Хватит, возьмись за голову и вспомни, когда ты последний раз являлся на учебу, а ел когда нормально? Ты ходишь на тренировки и бои, и выбираешься из них весь в синяках, побоях и травмах… Нильс, она бы не одобрила этого, и, несомненно…
Не хочу слышать о ней, не хочу томиться в том, чтобы я сделал, будь она рядом. Ее нет — и я не буду слушать Гарри, даже если он непоколебим и так беспокойно относится ко мне. Поддержка за кружкой пива в баре, не означает, что мне нужна нянька с подгузниками.
Звонок не по вежливости скинут. Песня все играет, а я прихожу в пущее бешенство. Разве нет других песен по радио?! Тянусь переключить волну, но рука не поднимается. Не могу этого сделать, не могу сейчас отпустить то, что так буро пробуждает сознание в воспоминании одного из нашего совместного утра.
Тогда, она кажется, готовила оладьи. Да, точно оладьи, и так мило шевелила бедрами. Ее голосок прорезал тишину, и журчание на сковородке. Она была весьма мелодична…
Узнать бы только где ты запропастилась, но только я без понятия. Страдание и грусть рушит весь мой вечер, как и вчера. Подъезжаю к воротам, отпираю их, и ставлю машину во дворе, но перед тем, как оставить, позволяю песне закончиться,
Дом мой, тих и пусть, одинок, впрочем, как и всегда. Только раз он был заполнен нами, и этот раз — самый дорогой раз, — все еще в моей памяти. Открываю дверь, не спеша, прохожу внутрь, не включая света. Да он мне и не нужен, свой дом я знаю достаточно хорошо, а сейчас, когда я в нем нахожусь каждый день, могу ходить завязанными глазами.
Устало плетусь на кухню, открываю холодильник. Привычный виски вытягиваю из ящика заполненного еще такими же десятью. Коньяк довольно сильно надоел. Виски мой организм переносит легче, чем коньяк. С полочки дверцы беру черный шоколад, довольно полюбив эту сладость за последнее время.
Медленно возвращаюсь в коридор, стягиваю куртку, и, отбрасывая ее на пол, следом идут ботинки. Нельзя разбрасывать вещи наверху, только здесь…
Все же, включаю свет в этом единственном коридоре, и быстро иду наверх, второй этаж, на лево, последняя запертая дверь. О, как же я томился без нее весь день! Трепет и легкость появляется во мне впервые за семнадцать часов. Снимаю с шеи цепочку с голубой розой, где теперь она не одна, а с ключом.
Вставляю ключ в скважину, отпираю дверь, и мир уже замирает, когда я ступаю в темноту. Я ждал этого момента с семи утра, и всякий раз, когда ухожу, жду того часа, когда вернусь. Включаю свет, который не отдает яркостью, а даже несколько тусклее дешевого светильника.
Улыбаюсь, ведь оказаться здесь и есть предел моих теперешних желаний. Обвожу взглядом полотна с ее фотографиями, которые забили эту комнату, освобожденную намеренно для нас двоих. Ох, она прекрасна и не меняется! Лишь пол, стены и потолок, а фотографии во мне выбранном хаотичном порядке. Чудесно!
— Шикарно выглядишь, детка, впрочем, как и всегда, — киваю я своей любимой фотографии, которая размером с полторы на два метра, и так ярко выделяется из всех остальных. Запираю двери с моей стороны, и теперь я спокоен, умиротворен и в забвении подхожу к моей женщине, умостившись перед ней в довольно наглой позе, расставив ноги.
— Мой день прошел как всегда нудно. Все ищу тебя, представляешь? — усмехаясь, спрашиваю я ее образ, что так великолепен. Ее светло-карамельные глаза погружены строго на меня, улыбка озорная, словно хитрая и насмехающаяся. Люблю ее такую, игривую. Сзади мой образ, который тщательно зарисован голубым маркером. Мне же нужна только она…— Виски не предлагаю, у тебя шестая неделя беременности, даже не смотри на меня так, Рози, я серьезно… Шоколад — можно, — убедительно приподнимаю я бровь.
Рассмеявшись, пожимаю плечами и открываю упаковку шоколада. Разламываю по долькам и отодвигаю в сторону. Открываю бутылку виски.
— Ну, что, я готов. Начнем? — интересуюсь я у ее портрета, а за тем достаю из заднего кармана кару Соединенных Штатов Америки. — О, забыл сказать, что объездил весь запад Нью-Йорка, а твоя бабуля Мерфин все еще игнорирует меня и не отвечает на звонки. Я думаю, она точно знает, где ты… Хоть и нагло врала, когда я был у нее.
Вытаскиваю из своего кармана тонкий черный маркер и зачеркиваю участки. Затем скептически осматриваю карту. Нью-Йорк забит крестиками, и я задумываюсь, подхватывая бутылку виски и большими глотками поглощая его в себя, наслаждаясь горьким холодом, который позже превращается в жар.