Неночь
Шрифт:
– О, Дочери, тысяча извинений, мисс. Прошу, простите меня…
Мальчик поднялся на ноги и протянул Мие руку. Затем помог ей отряхнуть платье от пудры, насколько это было возможно, попутно сыпля извинениями, и наклонился, чтобы собрать выпавшие булочки обратно в корзину. Виновато улыбнувшись, он выбрал наименее грязную и с поклоном протянул ее Мие.
– Пожалуйста, примите ее в качестве извинений, ми донна.
Под урчание живота ярость
– Благодарю, ми дон.
– Мне пора идти. Папаша рассердится, если я опоздаю к подаянию. – Он снова улыбнулся и приподнял воображаемую шляпу. – Еще раз прошу прощения, мисс.
Мия присела в реверансе, и ее угрюмое лицо слегка смягчилось.
– Да благословит вас Аа.
Мальчик спешно скрылся в толпе. Мия наблюдала за тем, как он удаляется, и ее гнев постепенно сменился на милость. Она посмотрела на сладкую булочку и улыбнулась своей удаче. Бесплатный завтрак!
Выбрав проулок подальше от людей, девочка взяла булочку обеими руками и откусила от нее солидный кусок. В тот же миг улыбка застыла у нее на губах, глаза расширились. Выругавшись, Мия выплюнула кусок в грязь и выбросила остатки булочки туда же. Тесто оказалось твердым, как дерево, начинка – невыносимо горькой. Мия скривилась и вытерла рот рукавом.
– Четыре Дочери! – сплюнула она. – Зачем кому-то…
Мия моргнула. Опустила взгляд на свое платье, припорошенное сахарной пудрой. Вспомнила, как мальчик дотрагивался до нее, и мысленно отругала себя за глупость, наконец осознав, что ее обвели вокруг пальца.
Брошь пропала.
В конце концов железная песнь все же спугнула кракенов.
По крайней мере, так считал Трик. Он битых четыре часа колошматил по ксилофону, словно тот задолжал ему денег, и, наверное, теперь нуждался в некоем оправдании. Когда их преследователи один за другим начали отставать, Мистер Добряк предположил, что это случилось потому, что земля стала тверже, так как караван приближался к горам. Мия была уверена, что чудищам просто наскучило за ними бегать, и они отправились на поиски более легкой добычи. Наив не выдвигала своих теорий, а просто лежала в луже свертывающейся крови и изо всех сил пыталась не умереть.
Если честно, Мия сомневалась, что ей это удастся.
По ее просьбе Трик взялся за поводья. В блаженной тишине, наступившей после того, как юноша бросил свое перкуссионистское занятие, Мия присела рядом с потерявшей сознание женщиной и задумалась, с чего бы начать.
Внутренности Наив были изрублены когтями кракена, в воздухе повисла вонь кишок и блевотины – одним только Дочерям было известно, как с этим справлялся Трик со своим острым обонянием. Мия хорошо знала запах дерьма и крови и просто попыталась устроить женщину поудобнее. Помочь особо было нечем; если она не умрет от потери крови, то за работу примется сепсис. Зная, какой конец ждет Наив, девушка подумала, что было бы милосерднее просто прикончить ее.
Откинув лохмотья с искромсанного живота Наив, Мия начала искать, чем бы забинтовать раны, и наконец остановила выбор на головном уборе женщины. Стянув ткань с ее лица, Мия почувствовала, как Мистер Добряк надулся и довольно вздохнул, упиваясь приливом тошнотворного ужаса, от которого ей хотелось кричать.
Даже несмотря на помощь кота из теней, Мия была на грани.
– Бездна и кровь… – прошептала она.
– Что такое? – Трик оглянулся через плечо и чуть не свалился с сиденья. – Черная Мать Ночи… ее лицо…
«Дочери, ее лицо…»
Назвать его изуродованным было бы все равно, что назвать нож в сердце – небольшим неудобством. Кожу Наив натянули и связали узлом в месте, где должен был находиться нос. Нижняя губа обвисла, как избитый пасынок, верхняя же была поднята, будто в оскале. Плоть рассекали пять глубоких рубцов – словно ее лицо было глиной, которую кто-то сжал в кулаке. И все же это уродство обрамляли прелестные светлые кудряшки.
– Что могло так ее изувечить?
– Понятия не имею.
– Любовь, – прохрипела женщина, и по ее искромсанным губам потекла слюна. – Только любовь.
– Наив… – начала Мия. – Твои раны…
– Серьезные.
– Уж точно не легкие.
– Отвезите Наив в Церковь. Ей еще многое нужно сделать, прежде чем она встретится с Благословенной Леди.
– До гор ехать еще две перемены, – вставил Трик. – А может, и больше. Даже если мы доберемся до них, ты не в том состоянии, чтобы по ним подниматься.
Женщина содрогнулась и закашлялась кровью. Потянувшись к шее, она сорвала с себя кожаный шнур с серебряным пузырьком. Попыталась сесть, но застонала от боли. Мия уложила ее обратно на пол.
– Тебе нельзя…
– Не трогай ее! – прорычала Наив. – Помоги ей подняться. Подтащи ближе. – Махнула рукой, указывая место. – Подальше от крови, где дерево чистое.
Мия понятия не имела, что задумала женщина, но повиновалась, потащив ее по луже свертывающейся крови вглубь фургона. Там Наив откупорила пузырек зубами и вылила содержимое на чистые доски.
Снова кровь.
Алая, словно из свежей раны. Мия нахмурилась, а Мистер Добряк взобрался на ее плечо, выглядывая сквозь завесу волос. Когда Наив провела пальцами по луже, кот из теней громко замурчал, отчего по спине Мии пошел холодок.
– …Любопытно…
Наив что-то писала, вдруг осознала девушка. Словно лужа была дощечкой, а ее пальцы – кистью. Буквы были ашкахскими – она знала их со времен своего обучения, но сам ритуал…
– Это кровавый обряд, – выдохнула Мия.
Но это невозможно… Ашкахская магия погасла вместе с падением империи. Никто не видел настоящего кровавого колдовства уже…
– Где ты этому научилась? Это искусство вымерло сотни лет назад.
– Не все мертво, что умерло, – прокряхтела Наив. – Мать оставляет только то… что ей нужно.