Ненужный мальчик
Шрифт:
– Кто? – спрашивает медсестра удивленно. – Доктор Лефевр? Но он не может таскать его повсюду. Он, наверное, оставил его в раздевалке, поскольку следующая операция в 11 часов.
– Где в раздевалке? – рявкает Видалон, хватая медсестру за руку.
– Я не знаю, – отвечает она в испуге. – Может быть, в своем шкафчике.
– Идем посмотрим, – требует Видалон. Она решительно отказывается:
– Это невозможно. Шкаф доктора Лефевра заперт на ключ. Только он может вам позволить его открыть.
Но Видалон ее даже не слушает. Горько
– Я найду вас позднее, – бормочет он и, покинув изумленную медсестру, сворачивает в первый коридор налево. Туда, где висит маленькая светящаяся табличка «Выход».
Часы показывают без четверти десять, когда он, стоя под ярким солнцем на крыльце перед входом в хирургическое отделение, отыскивает взглядом свою машину. На аллеях больничного двора теперь царит оживление. Если бы не многочисленные белые халаты медсестер, можно подумать, что находишься в городском парке.
Инспектор Видалон торопливо шагает к машине. За рулем сидит Брекар. Рядом с ним Берту, очень опытный сорокалетний полицейский. Чтобы следовать по пятам за доктором Лефевром, комиссар Кро мобилизовал лучшие силы.
– Привет, Леон, – здоровается Видалон. – Ты давно здесь?
– С 8 часов 55 минут, – отвечает пунктуальный Брекар. – Мы ехали тебе на смену, когда нам сообщили, что ты следуешь за Лефевром. А здесь администраторша нам сказала, что ты с ним, и мы засели перед входом.
В знак, одобрения этих мудрых действий Видалон кивает.
– А Флоримон? – интересуется он.
– Ну… я отправил его домой, поскольку мы должны сменить вас, – говорит Брекар. – Ты, наверное, совсем измочаленный. Пора и тебе двигаться. Все равно сегодня утром ничего не произойдет. Если я правильно понял, эскулап оперирует до обеда.
Видалон усталым жестом проводит рукой по небритому подбородку.
– И я думаю, что больше ничего не случится. Скажи, с тех пор, как вы здесь, вы следили за входом в отделение?
– Это же наша работа, так? – удивляется инспектор Берту.
– Вы не записывали случайно, кто входил и выходил? – настаивает Видалон.
– Насчет того, кто входил, трудновато, – говорит Брекар. – Вошло немало народу. Я хочу сказать… человек пятнадцать. А выходило поменьше.
Берту достает небольшой блокнотик. Перед Видалоном, старшим по чину, не повредит продемонстрировать свою добросовестность.
– Мы насчитали всего пять, – докладывает он. – Двух мужчин и трех женщин. Мужчины, врачи, оживленно беседуя, сели в машину с регистрационным номером 75.
– С пустыми руками? – спрашивает Видалон. Краткое молчание: Берту размышляет. Вопрос
его удивил.
– Да, с пустыми. Они даже жестикулировали.
– А женщины?
– Три медсестры. Две вместе. Они болтали, сунув руки в карманы передничка.
– Ясно, – вдруг прерывает его Брекар. – Я понял, к чему ты ведешь, Амедей. Третья – тоже медсестра,
Перед объединившимися против него усталостью и неудачей Амедей Видалон вынужден сложить оружие. Он прислоняется к машине.
– Ну, что ж, ребята, здорово нас провели, – вздыхает он.
Глава XIV
Мари-Клод Жанвье потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.
– Что? – выговаривает она. – Ты не хочешь бежать? Ты не хочешь, чтобы мы воспользовались этим, наверное, единственным случаем?
Сложность общения с Фабиеном объясняется двойственностью его личности: с одной стороны, повышенный коэффициент интеллекта, с другой – детские реакции, естественные для десятилетнего ребенка. В настоящий момент верх в нем одерживает ребенок. Надувшись, он отвечает:
– Нет, я бежать не хочу.
– Но почему же, Фабиен? – не сдается Мари-Клод.
Объяснение ставит ее в тупик.
– Потому что мне хорошо здесь. Потому что мне хорошо с тобой.
Это признание не может ее не тронуть, не польстить ей, однако его глубокий смысл от нее ускользает. Для того, чтобы продолжить беседу, она пытается говорить доступней, спуститься, думает она, до уровня маленького мальчика.
– Знаешь, это очень мило – то, что ты мне сейчас сказал. И я тоже рада, что мы вместе. Ты такой славный! Мы хорошо ладим, да?
Она понимает свою оплошность, когда он сердито смотрит на нее и ворчливо произносит:
– Значит, я славный, да?
– Да… ну, я хочу сказать… Послушай, раз ты закончил есть, давай умоемся и обсудим ситуацию. Хочешь?
– Ладно.
Он встает с мрачным видом. Мари-Клод идет за ним в ванную.
– В конце концов, Фабиен, разве ты не рад будешь вернуться домой, в прекрасную квартиру твоих родителей?
– Нечего мне там делать, – заявляет он с намыленной физиономией.
– Но подумай, наконец, о родителях. О папе, маме… Они провели ужасную ночь, гадали, где ты, что с тобой. Я уверена, что они обратились к похитителям по радио, по телевидению. Они вне себя от беспокойства.
– Ну да… – усмехается Фабиен. – Сразу видно, что ты их не знаешь. Ничего, пусть побегают…
– Фабиен! – восклицает она возмущенно. – Как ты можешь говорить такие вещи!
– Ну, ты даешь! – взрывается он. – Вы, взрослые, можете делать любые гадости, а когда ребенок говорит то, что думает, вас это возмущает.
Мари-Клод не находит, что ответить. Она осознает свое бессилие перед неумолимой логикой десятилетнего человечка, невосприимчивого пока к тонкостям диалектики.
– Но, Фабиен, ты думаешь о том, во сколько это дело обойдется твоим родителям? Гангстеры – они нам сами, сказали об этом, – похитили тебя, чтобы вытянуть деньги у твоих родителей. Их могут просто разорить.