Необоримая стена
Шрифт:
Дойдя до лестницы на первый этаж, Олег, перегнувшись через перила, взглянул вниз. Она стояла внизу и звала его безмолвно и грациозно. Олег спустился на первый этаж и, не обращая внимания на то, что был одет в больничную пижаму, вышел на улицу. Был сентябрь, погода стояла теплая – настоящее «бабье лето». Оглянувшись по сторонам, он увидел, как незнакомка медленно идет по аллее вдоль батальонных казарм по направлению к КПП.
Лунный свет, вырвавшись из тесноты лазарета, разлился, как снежная лавина по военному городку, придав ему необычный, мистический, пугающе фантастический вид. От всего этого у Олега захватило дух, едва он выскочил на улицу. В мозгу у него даже промелькнула мысль:
– Может не идти дальше? Куда она меня зовет?
Но смешанное чувство любопытства, одержимости и отсутствия тревоги отшвырнуло эту мысль куда-то на задний план, и Олег кинулся за плавно удаляющейся девушкой. Пройдя КПП, в котором также никого не было, он увидел железнодорожную станцию и стоящий на ней поезд, почему-то очень похожий на подмосковную электричку. Девушка стояла на платформе и махала ему рукой, уже не зовя его, а как бы прощаясь. До станции было рукой подать, и Олег прибавил шагу, но уже чувствовал, что не успеет. Движения его вязли в упругом, как вода, воздухе, но он упрямо старался преодолеть это сопротивление.
Он добрался до платформы, когда мимо него промчался последний вагон, поблескивая стеклами пустой кабины машинистов. Поезд растаял в темноте, а вместе с ним пропала и незнакомка. Перед глазами Олега стояла только кабина машинистов с окошками, напоминающими пустые глазницы человеческого черепа, да светящаяся табличка над ними с надписью «Нарофоминск».
Неожиданно он почувствовал, что темнота медленно рассеивается и его начинает сильно трясти. Затем свежий воздух теплой, почти летней ночи сменился резкой, колющей ноздри, вонью аммиака. И прямо перед ним, откуда ни возьмись, появилось перепуганное лицо санитара. Он тряс Олега за плечи, в то время, как второй санитар водил у него, Олега, перед носом ваткой, смоченной в растворе аммиака. Придя в себя, чем несказанно обрадовал санитаров, Олег заметил, что был разгар дня и в палате полно народу. Скоро прибежал врач и принялся щупать у него пульс и смотреть на белки глаз, слегка оттягивая нижние веки. По мере того, как проводил свои медицинские манипуляции, он все больше озадачивался и, наконец, не очень твердо произнес:
– Так, ясненько, ясненько.
Но закончил он свою фразу так:
– Постараюсь вставить вас в список первого потока демобилизующихся.
Было видно, что ему ничего не ясненько, и он хочет поскорее избавиться от пациента, у которого не все в порядке с головой и который, судя по всему, нуждается в более серьезном лечении, чем может ему предложить военная санчасть.
Как позже Олег узнал, он проспал больше суток. В конце концов, его решили разбудить. Когда санитар потряс его за плечо, Олег, лежащий на боку, откинулся на спину, никак не реагируя на прикосновение. Оторопевший санитар так шарахнулся назад, что повалился на стоящую за ним койку. Через мгновение он вскочил и с криками бросился в коридор, чем и переполошил весь этаж. Врача как раз не оказалось на месте, и на помощь первому санитару пришел второй, более опытный, который и организовал приведение Олега в чувство.
Санчасть «гудела» по этому поводу два дня, а затем потихоньку все стало утихать и забываться, тем более, что ничего подобного у Олега больше не повторялось, и чувствовал он себя лучше день ото дня. Через неделю его выписали из лазарета, а еще через три наступил и день, когда группа демобилизующихся, а в ней был и Олег, в парадной форме, с чемоданчиками, села в автобус и отправилась на вокзал.
Так закончилась служба Олега в Советской Армии. Несмотря ни на что, он вспоминал эти дни как одну из самых ярких страниц в своей жизни. И действительно, он чувствовал себя уже не пластилиновой колбаской, а стальным клинком, который прошел процесс ковки и закалки. Теперь предстояло попробовать себя в «рубке» жизни. А жизнь, как известно, даже в благополучных странах и в благополучные времена обязательно подсунет испытание, из которого во что бы то ни стало надо выйти победителем. А если не выйдешь, сломаешься, то тебя просто выбросят на помойку, что, порой, хуже смерти.
После прихода из армии, на Олега сразу свалились неприятности, связанные с его травмой. За него взялось сразу несколько медицинских учреждений. Чего с ним только не делали, каких только тестов и обследований не проводили. Порой ему казалось, что лучше бы его уже поместили в «психушку», только бы все это кончилось. Через полгода интенсивных исследований, благодаря чему пропустил подготовительное отделение авиационного института, в который собирался поступать, ему неожиданно поставили диагноз: здоров, без ограничений. По этому поводу он первый раз после армии как следует напился.
Послеармейская жизнь понеслась вскачь. В институт он все-таки поступил, хоть и набрал минимальный проходной балл. Правда специальность ему досталась не та, которую он хотел изучать, но все равно он был на «седьмом небе». Затем была учеба: лекции, семинары, стройотряды, «картошки», зачеты, экзамены, каникулы, пирушки…
Глава 4
– Вставай, сынок. – ласково сказала мать, подходя к проснувшемуся Косте. В руках у нее была крынка с молоком и кусок свежего хлеба. Хлеб был настолько свеж, что Костя издалека чуял его тонкий, мутящий разум, ржаной аромат. Мать подошла ближе и села на кровать.
– Что-то ты заспался, сынок, пора вставать…, пора вставать…, пора вставать…, вставать…, вставать – вать – вать. – голос матери странно вибрировал и, казалось, что он доносится из какой-то гулкой, неестественной дали, отдаваясь эхом в голове. Лицо матери стало расплываться, а светлая спальня меркнуть и исчезать.
– Мама! – крикнул Костя. – Мама, не уходи! Мама!
Он рванулся к ней в надежде удержать ее, но острая боль резанула его по позвоночнику, прошлась вверх до шеи и остановилась в затылке, несколько раз мощно ударив в висках. Костя застонал, застигнутый болью врасплох, и сначала даже подумал, что свалился с кровати, но действительность не дала ему долго заблуждаться. В ноздри настойчиво и даже как-то навязчиво лез запах сгоревшего тола, заставляя морщиться и то и дело прерывать дыхание: так густ и тошнотворен он был.
Костя открыл глаза. Но, сделав это, сразу почувствовал, что они наполнились песком и пылью. К боли, что привела его в чувство, добавилась еще боль в глазах, которая, видимо, была намного резче и агрессивней, потому что заставила его вскочить на локти и перевернуться вниз лицом, скинув с себя килограммов десять земли.
Приведя в порядок глаза, Костя огляделся вокруг, еле ворочая головой на непослушной, и, казалось, ставшей в два раза толще шее. Сначала он не понял, где находится. Он лежал на дне большой ямы, наполненной металлоломом, обрывками каких-то тряпок и обломками досок. Изрядно потрудившись, он кое-как сел и стал вспоминать, что произошло, и как он очутился в этой яме. Мозги, казалось, распухли, как и шея и отказывались работать. Спина уже не болела, а ныла, зато голова, начав слегка кружиться, сейчас все быстрее и быстрее «набирала обороты». В ушах появился неприятный звон, который заглушал все остальные звуки и вызывал сильную тошноту. Костя несколько раз тряхнул головой. Недовольная его действиями боль, кольнула его несколько раз в шею, и, хоть и неохотно, но все же отступила, ворча и обещая скоро вернуться.
Сознание и резкость в глазах медленно, но верно возвращались. Руки, хоть и дрожали, но уже довольно сносно слушались. Оставалось проверить ноги, и он встал. Земля качалась, как будто была не землей, а плотом на неспокойной воде. Встав, Костя, наконец, вдохнул свежего воздуха, и «качка» постепенно улеглась.
Только теперь он до конца пришел в себя и, оглядевшись, все вспомнил. Их батарею батальонных минометов накрыла немецкая артиллерия. Артналет был настолько неожиданным, что никто ничего не успел понять. Так бывает: иногда стараешься, прицеливаешься, задерживаешь дыхание, делаешь массу ухищрений, а попадания все нет и нет. И наоборот, иной раз, не целясь, по лихости даже не глядя, стреляешь и сносишь мишень, чем заставляешь ахнуть восхищенных товарищей. Так было и в этот раз, немцы засекли батарею и, дав несколько пристрелочных выстрелов, угодили прямо в нее. Снаряды были тяжелые и разнесли все в клочья. Костя был наводчиком на крайнем миномете, который находился из-за складок местности немного дальше двух других, что и сыграло такую важную роль в его жизни, но в жизни остальных членов расчета, это не сыграло никакой роли – все они погибли.