Необъявленная война: Записки афганского разведчика
Шрифт:
Лучше бы не было этой встречи с Джамилей. Не сходились бы через три года разлуки наши тропы… Только к земле прикоснулся, почувствовал в сердце щемящую боль. Такого со мной еще не бывало. Думал, что парень я из кремня, все выдюжу, все переживу. А вот не могу, занозой вошла и застряла в сердце обида. Жгучая, страшная, неизлечимая… И не потому, что не дождалась, вышла замуж за другого. Кусаю губы до крови, сжимаю кулаки, но на этом жизнь не кончается. Разумом верю, пройдет печаль, поостынет боль задетого мужского самолюбия. Может, это к лучшему, что Джамиля не стала моей женой. Значит, не судьба, значит, просто не любила. А жена без любви — змея на сердце, сколько ни согревай, все равно ужалит. Страшнее другое… Джамиля изменила не только мне, но родине, своей партии. Человек, который вводил меня в революцию, отошел в сторону, бежал на чужбину… Правда, она не взяла в руки оружия, не стала убивать соотечественников. Нашлись хитрые люди, придумали для таких, как Джамиля, мягкие, спасительные слова. Покинула пределы родины, просто захотелось сменить одну страну на другую в поисках лучшего для себя счастья. Но когда твоя земля в огне и ты не с ней — это предательство. Так учила нас в подполье, готовя к будущей борьбе, другая Джамиля… Смелая, дерзкая и верная… Стоило ей только голос подать, полетел, как на крыльях, навстречу. Спешил сломя голову к ней… Но обманулся, принял чужую женщину за свою Джамилю… предателя за друга.
Я не люблю алкоголя. Но мне сегодня захотелось вдруг чертовски напиться. В отеле, не подымаясь к себе в номер, спустился в бар. Заказал порцию виски, потом стопку водки, потом бокал «Мартини». У бармена от такого коктейля глаза на лоб полезли. Подумал наверняка, что господин сошел с ума. С интересом поглядывал в мою сторону, ждал, когда я со стойки свалюсь. Но, странное дело, смесь крепких напитков не брала меня. Выкурив подряд несколько сигарет, я расплатился с барменом и медленно, никуда не сворачивая, побрел к себе в номер на второй этаж. Открыл дверь и в чем был, не раздеваясь, завалился на мягкую, широкую постель. Проснулся от яркого света хрустальной люстры… невольно глаза ладонью закрыл, лежу молча, жду, что дальше будет.
— Это я, Гульпача! — слышу я знакомый голос.
— Ты как сюда попала? — спрашиваю свою секретаршу недовольным тоном.
— Звонила по телефону — не отвечаешь, постучала в дверь твоего номера, а она открытой оказалась. Вот я и вошла…
— Что-нибудь случилось? — насторожился я.
— Да нет, нет… Все нормально… Ничего особенного, — поспешила успокоить меня девушка. — Просто целый день я не видела своего господина. Может, поручение какое будет?
Говорит, а сама хитрой лисой на меня посматривает. Чувствуется, что прямо сгорает от женского любопытства, очень хочется узнать, как встреча с Джамилей прошла, с каким настроением от нее в отель вернулся. А настроение сейчас, после доброго сна, прямо скажем, неплохое. Голова ясная, аппетит разыгрался волчий, шалить, как мальчишке, хочется… Легко, рывком подымаюсь с постели, повел плечами — косточки захрустели в суставах.
— Все в порядке, Гульпача! — весело заявляю девушке.
У нее глаза недоверчивые, но отвечает улыбкой.
— Все в порядке! — повторяю я… — И, пожалуйста, прикажи подать ужин с вином… Да, да. Ты поняла правильно, на две персоны в мой номер!..
— А если я не разделю с тобой этой трапезы, Салех? И не лучше ли тебе побыть одному? — спрашивает Гульпача и внимательно наблюдает за мной.
— Нет… Я очень хочу, чтобы рядом была ты… Очень… Особенно сегодня… Сейчас… Понимаешь? — и протянул к ней руки.
ГЛАВА XXVII
Рахим недолго находился под стражей. Он вновь работал в военном училище, продолжая курс по тактике. Никто из коллег и не подозревал, что совсем недавно он арестовывался органами безопасности. Его отсутствие объяснялось тем, что у него неожиданно тяжело заболела бабушка и с разрешения командования Рахим летал к ней в Индию. Его фамилия была внесена в списки пассажиров, следовавших рейсами Кабул — Дели и Дели — Кабул. Он был добрым человеком, не забыл привезти сослуживцам всякие забавные сувениры из соседней страны.
Ахмад теперь встречался с Рахимом не в кабинете с решеткой, а на явочных служебных квартирах. Новое же место встречи сегодня несколько озадачило Рахима.
— Может, я вас неправильно понял? — переспросил он по телефону у Ахмада.
— Нет, поняли меня правильно, — ответил тот. — Встречаемся сегодня в шестнадцать часов на домостроительном комбинате.
В назначенное время Рахим прибыл на комбинат. Каково же было его удивление, когда он наконец понял, почему именно сюда его пригласил Ахмад… В 16 часов в клубе комбината начиналось общее собрание партийно-профсоюзного актива рабочих и служащих с повесткой дня: «Задачи коллектива КДСК в свете решений третьего пленума ЦК НДПА». Докладчиком на собрании был член Кабульского горкома партии Ахмад Хан. Вместе с ним, как почетного гостя от армии, в президиум избрали и Рахима… Он растерялся, не знает, как быть, вопросительно смотрит на Ахмада… Тот улыбается, легонько в спину подталкивает.
— Пошли, пошли в президиум. Ничего не поделаешь, народ доверие оказывает, — говорит Ахмад.
Рахим впервые в жизни был среди рабочих. Он не знал этих людей, никогда в жизни с ними не общался. Видел со стороны, как жарятся они на солнце, обливаясь потом, копаются в земле, разгружают кирпич и бетонные плиты, с раннего утра стуча топорами, крутят баранки самосвалов. На собрание пришли прямо с работы. В зале пахнет свежей краской и штукатуркой, бензином и битумом. Усаживаются кто где — на длинных скамейках, подоконниках, прямо на полу в проходах. В глазах уверенность и пытливость, чувствуется в них сила и спокойствие. Тут же в зале сидят женщины с открытыми лицами, без всякой робости и застенчивости.
Ахмада встретили дружными аплодисментами. Выступал он без всякой бумажки, взволнованно и просто. Рассказывал рабочим о прошедшем на днях пленуме ЦК НДПА, обсудившем один из главных вопросов жизни молодой республики — вопрос о борьбе с контрреволюцией.
— Волк не гневного слова чабана боится, а его увесистой палки, — говорил собравшимся Ахмад. — Настал час, когда эта увесистая палка народа должна со всей силой обрушиться на волчьи спины контрреволюционеров. Сегодня решается судьба нашей горячо любимой родины. Кто может ее спасти, защитить честь и достоинство своего отечества? Кто? — Умолк на минуту, пытливо посмотрел в зал и так же горячо и громко: — Рабочий класс, трудовые руки дехкан, все патриотические силы, кому дороги и понятны цели нашей Апрельской революции!
Вспыхнули было овации, но он тут же их погасил энергичным движением поднятой руки:
— Наша партия послала меня к вам, товарищи рабочие. Она рассчитывает в этой жестокой борьбе не на жизнь, а на смерть прежде всего на вас, на вашу пролетарскую сознательность и мужество. Вам предстоит повести за собой все слои нашего общества…
Слушают его внимательно, с пониманием напряженной обстановки, которая создалась в стране за последние месяцы и дни. Ахмад рассказывает, как изменил свою тактику враг. Потерпев поражение от народной армии в открытом бою, контрреволюционеры стали действовать мелкими, мобильными группами.
— Враг стреляет из подворотни, громит школы и мечети, не щадит ни стариков, ни детей… — рассказывает Ахмад.
Он подробно останавливается на последних действиях подпольных контрреволюционных групп мятежников в Кабуле… В лицеи они подбросили гранаты с отравляющими веществами, сотни детей попали в больницы. В университете взорвали бомбу, сожгли на стройке цистерну с бензином, сеют панику, распространяют провокационные слухи…
— Вы, рабочие, главные хозяева нашей страны, надежда и опора партии, Революционного совета. Власть взяли в свои руки не на короткий срок, а навсегда и бесповоротно. Она ваша, теперь вы, рабочие, за все в ответе, за все хорошее и плохое, что происходит в нашем городе и государстве, — продолжал разведчик. — Сегодня враги угрожают вашей власти. Ее надо защищать, пора наводить порядок в собственном доме! Правильно я говорю? — спрашивает Ахмад, сходя с трибуны.