Необыкновенное лето (Трилогия - 2)
Шрифт:
– Пашка, у тебя какая страница?
– спросил беленький немного погодя.
– Семьдесят пятая. А у тебя?
– Одиннадцатая и потом дальше, до шестнадцатой.
– Давай разложим на постели, а потом как следует сложим.
– Мы ее склеим. Я у дедушки возьму клейкой бумаги, у него есть.
Присев на корточки, они стали ползать, вытаскивая листы из-под кровати, стола и кресла и передавая друг другу. После драки они стояли лицом к окнам, да были к тому же так поглощены своей ссорой, что ничего, кроме себя, не видали. Взявшись собирать книгу, они неминуемо должны были подползти к Алеше: некоторые листочки долетели до его ног. Он уже хотел помочь подбирать, потому что страх прошел и он очень был рад, что после такого отчаянного сражения не оказалось даже тяжело раненных. Но сначала надо
– Это что?
– спросил он.
– Ты чей? Витя, смотри!
Но беленький уже подходил и глядел на Алешу тоже необыкновенно бесстрашными и потому пугающими глазами.
– Наверно - которые приехали к Арсению Романычу из Петрограда, сказал он.
– Ты из Петрограда?
– спросил Пашка.
– Да, - ответил Алеша и поперхнулся слюнкой.
– Чего особенного нашел в тебе Арсений Романыч!
– удивился Пашка.
– Ты что же - все видел?
– спросил Витя.
– Да. Извините, - сказал Алеша, поклонившись.
– Ничего. Мы не боимся, - сказал Пашка.
– Как тебя зовут?
– Меня Алешей.
– Сколько тебе лет?
– Семь-восьмой, - выговорил Алеша в одно слово.
– Мы саратовские, вот я и Витька, а нам восемнадцать лет. А ты петроградский, а тебе всего семь.
– Да, какой хитрый! Так не считают - двоих вместе!
– посмелел Алеша.
– Тебе не выгодно. Трусишь, что мы старше. Ну, выходи, козюлька, на одну левую руку! Хочешь?
– вызывающе сказал Пашка.
– Нет, не хочу. Мне Ольга Адамовна запрещает драться, - упавшим голосом признался Алеша.
– Это кто?
– Моя бонна.
– Это что?
– Гувернантка, - разъяснил Витя.
– Ты больше слушайся своей губернаторши, - сказал Пашка.
– Этак тебе всё запретят, если слушаться будешь.
– Ну, собирай листочки, Алеша, - приказал Витя.
Алеша мигом опустился на колени и с восторгом полного избавления от страха начал ползать. Он вскакивал, подняв два-три листочка, отдавал их мальчикам, опять становился на колени, опять вскакивал и так добрался до той комнаты, откуда выскочили драчуны. Тут он увидел высокие длинные полки с книгами, не в особенном порядке, но расставленные и не очень пыльные.
– Библиотека!
– сказал он, присев на пятки.
– А ты знаешь?
– спросил Пашка ревниво.
– У моего папы тоже библиотека.
– Такой, как у Арсения Романыча, нет ни у кого, - сказал Витя.
– Мы ее скоро городской сделаем, для всех мальчиков и девчонок, сказал Пашка.
– Так тебе Арсений Романыч и даст!
– возразил Витя.
– А мы, если захотим, отберем, - гордо объявил Пашка, - по новому закону, - что хотят, отбирают!
– Ну и дурак, - сказал Витя.
– Сам дурак. Хочешь только все для себя. Жила!
Они оба нахмурились, вкладывая листы в переплет книги. Через минуту все было собрано, и Пашка сказал Вите:
– Тебе дедушка велел домой идти.
– Да, домой. А сам велел на базаре краску продать.
– Какую?
– Для яиц. Либо продать, либо обменять на яйца.
Витя достал из кармана пакетики, и все трое мальчиков стали разглядывать нарисованных на пакетиках ярких зайцев, петухов и огромные, размером больше зайцев и петухов, алые, лазоревые, лиловые яйца.
– Больно надо теперь твою краску для яиц, - сказал пренебрежительно Пашка, - когда пасха-то прошла.
– Деревенские что хочешь возьмут, - ответил Витя.
– Им все надо. Я раз вынес на базар резиночки для записных книжек. Знаешь?
– кругленькие такие. Деревенские все до одной похватали.
– У тебя дома пасху справляли?
– спросил Пашка.
– Ага. А у тебя?
– У нас мать при смерти. Спрашиваешь!
– отвернулся Пашка.
Витя поднял к самому носу Алеши книгу, потряс ею внушительно, проговорил с угрозой:
– Об этом Арсению Романычу ни гугу! Смотри!
Алеша покачал головой и солидно заложил руки за спину.
Когда приятели двинулись к двери, она раскрылась. Ольга Адамовна - в своем необыкновенном сак-пальто и в шляпке-наколочке, - остановившись, приложила руку к сердцу.
– Алеша, как мог ты сюда попасть... с этими мальчиками?! Вы кто такие, мальчики? Вы здесь живете?
– Мы ходим к Арсению Романычу, - сказал Витя, осматривая Ольгу Адамовну, как хозяин.
– Это твоя?
– нелюдимо спросил Пашка у Алеши.
– Мы познакомились, - сказал Алеша, примирительно обращаясь к Ольге Адамовне.
– Надо было ждать, когда вас познакомят старшие, - заявила Ольга Адамовна.
– Что с твоими коленками, Алеша! Идем, я почищу, умою тебя, и мы должны гулять. До свидания, мальчики.
Она взяла Алешу за ручку.
Пашка дернул им вослед головой и понимающе мигнул Вите:
– Айда на базар!
В коридоре Ольга Адамовна встретила Анастасию Германовну, таинственно притронулась к ее локтю и прошептала:
– Сюда ходят такие плохие мальчики! Боже мой! Мы попали в плохой дом!
– Не пугайтесь, милая Ольга Адамовна, - легко дохнула на нее Анастасия Германовна.
– Не плохой, а очень смешной дом! Ни одной целой вещи. Какие-то инвалиды. Дом смешных инвалидов!
Она мягко, на свой беззвучный лад, засмеялась и вдруг, в неожиданном порыве, больно прижала голову Алеши к себе под сердце.
5
Меркурий Авдеевич Мешков поднялся рано. Он никогда не был лежебокой, а последний год совсем потерял сон, начинал утро с зарей. Это был уединенный, словно монастырский час. Из смежной комнаты тихо слышалось дыхание дочери. Внук Виктор иногда стукал во сне то коленкой, то локтем об стену, забияка, и сны-то у него петушиные! В отца, что ли, - Виктора Семеныча? Тот по сей день хорохорится. Уж, кажется, подрезали крылышки и хвост выщипали, от гнезда ни пушинки, ни прутика не оставили, надо бы стихнуть - так нет! Все чего-то прикидывает да сулит: "Погодите, папаша, погодите!" - "Чего годить, неугомона?
– спрашивает Меркурий Авдеевич.
– Полтора кромешных года годим, а только ближе к смерти. Вон моя Валерия-то Ивановна не дождалась, опочила".
– "Все равно, - возражает Виктор Семенович, - возвышен ли ты, унижен ли - все равно с каждым днем ближе к смерти, это верно. Но это зависит от строгости матери-природы. От человека зависит другое. Настоящему человеку дан ум. Уму назначено создать устройство жизни".
– "Вишь, как он ловко все устроил, твой ум-то!" - торжествует Меркурий Авдеевич. "Это не мой ум, - опять возражает Виктор Семенович, - это ихний ум. А у них ум простой. Они думают силой взять. Двадцатый уж век такой, что без образованности сила ни к чему, разве во вред. Возьмите, папаша, меня. Ну, какой я им сотрудник? Смеху подобно! А они меня в исполком позвали. Почему? Потому что выше меня по образованности автомобилиста-механика нет во всем городе. Колесить на машине полный идиот может. Но содержать машину попробуй без образования! Ломать - они без нас! А починять - они к нам! Образование их защемит, папаша, погодите!" - "Я для себя все решил, отвечает Меркурий Авдеевич, - годить нечего. Да и что ты заладил: папаша, папаша! Три года скоро, как я твоего сына ращу, и Лиза мне уже твое имя вспоминать запретила. Вот как у нас! А ты все - папаша!" - "Вы дед моему сыну, отец моей жене. Что же вы пренебрегаете?
– упрямствует Виктор Семенович.
– Все восстановится, и Лизу с сыном вернут мне по закону. Так что вы - и бывший мой папаша, и будущий. По гроб доски не отвертитесь!" "Нет, - не соглашался Меркурий Авдеевич, - Лиза к тебе не вернется, напрасно себя утешаешь, это, брат, мираж-фиксаж. Лиза на вкус свободы отведала".
– "Что ж свобода?
– не смущался Виктор Семенович.
– Пускай неволя, лишь бы хлеба вволю. А хлеб ко мне скорей придет, чем к Лизе. Свобода! Я бы тоже за свободой вприпрыжку побежал, да живот не пускает. Вот я и катаю на "бенце" богом данных властей".
– "Богом данных!
– укоряет Меркурий Авдеевич.
– Бесстыдник!" - "А как же иначе, папаша?
– удивляется Виктор Семенович.
– У них стыда нет, а у меня должен быть? Этак я никогда с ними общего языка не найду!" - "Что же ты им бражку варить помогаешь?" уже ярится Меркурий Авдеевич и вещим голосом, будто желая образумить заблудшего, повторяет не гаснущее в памяти пророчество Даниила: нечестивые будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют...