Неоднажды в Америке

Букина Светлана

– Ну смотри. По вторникам и четвергам у нас клуб мам. Мы собираемся, дети играют, мы пьём кофе, разговариваем. Устраиваем встречи с интересными людьми, различные мероприятия. В этом районе все дома под миллион, все мужчины преуспевают, а все мамы дома сидят, у многих няни. Мы вместе гуляем, в спортзал ходим, в сауну. И потом, я тут ремонт делала, все ванные поменяла, знаешь, сколько энергии ушло – выбирать дизайн, договариваться с архитектором, искать мастеров… До этого я сад реорганизовала, нанимала рабочих, садовника, мы строили бассейн…

Я могла только порадоваться: человек получил всё, что хотел, и был счастлив. Лариса теперь обожала Америку, своих подружек и свой образ жизни.

Она пригласила меня как-то на девичник.

Чувствовала я себя там бедной родственницей. Узнав, что я работаю, дамы округлили глаза. И дети мои не в частную школу ходят… В обсуждении сравнительных характеристик элитных частных школ я не участвовала, про своего личного тренера тоже ничего рассказать не могла за отсутствием наличия оного, да и садовника у меня нет. Видно было, что Лариса меня слегда стесняется. По-английски она теперь болтала с лёгкостью, с детьми говорила только по-английски, русский язык вместе с прошлым своим из жизни выкинула, и я была ей больше не нужна.

С тех пор не приглашала. Позвонила как-то, предложила прийти на дегустацию сыра и вин какого-то французского региона, но у меня другие планы были, да и в компанию обладателей личных садовников меня больше не тянуло.

V

На балет Большого театра билеты достать было трудно, партер раскупили сразу, и мы опять оказались на балконе.

И опять весь русский бомонд, и часть американского, и в первых рядах всё те же персонажи…

– Смотри, вон Джефф, – говорит Боря.

– Где?

– Вон, в третьем ряду!

Я смотрю. Действительно, Джефф. Поправился, облысел слегка, но узнать можно. Рассматриваю Джеффа, вспоминаю, как первый раз увидела его с того же балкона не то одиннадцать, не то двенадцать лет назад, и вдруг соображаю, что не вижу Ларису. Место рядом с Джеффом пусто. Ищу её глазами, обвожу ряды, проход. Наверное, в туалет пошла.

И вдруг понимаю, что смотрю мимо неё уже в который раз. Вон она, в проходе разговаривает с кем-то. Я беру припасённый бинокль (всё ж балет, а не Башмет) и навожу резкость. Боже мой, как она похудела! Она никогда такой не была! Классическое тёмно-бордовое платье висит на ней как на вешалке, скулы и ключицы торчат. Волосы выкрашены в коричневый цвет и собраны в пучок. Тонкая золотая цепочка, крошечные бриллианты в ушах – и всё. Подходит третья женщина, они целуются мимо щёк, чмокая воздух. Она стоит среди них, одна из них, и я бы никогда не догадалась…

Меж двух континентов

Осколок счастья

Ему может помочь только Леночка. Решено: на следующей неделе устраиваем небольшую вечеринку и приглашаем обоих. Главное – остальных всех «парных» пригласить, чтобы им деваться некуда было. На Гришу уже больно смотреть: два года как развёлся и до сих пор никого. Ему под пятьдесят, выглядит не то чтоб очень, одеваться вообще не умеет, замкнутый, стеснительный. Так ведь и останется один, будет звонить, жаловаться на жизнь и напрашиваться в гости при каждом удобном случае, лишь бы только посидеть в уюте и домашнюю стряпню покушать. Он уже и так, считай, третий член семьи, чуть ли не через день приходит. Надоел своим вечно опущенным носом и голосом ослика Иа-Иа: «Разве это утро может быть доообрым…» А Леночке именно такие и нравятся.

Леночка у нас женщина-мама: как увидит закомплексованного, некрасивого, немолодого и женщинами обиженного, так расцветает прямо. Чуть ли не сама в койку затаскивает, обхаживает и, главное, никаких требований не выдвигает. Ей ведь больше ничего не надо; сама столько раз говорила, что не нравятся ей успешные, уверенные в себе красавцы, скучные они. Ленка зрит в корень, ей важен внутренний мир человека. Мужики её счастью своему поверить не могут: молодая, симпатичная, темпераментная, а на такого непрезентабельного, ни на что уже давно не надеющегося мужчину клюнула. Надо видеть, как они плечи

расправляют, как у них глаза блестят. Они даже чаще стричься начинают и одеваются по-другому. Ленка – Пигмалиониха.

Только вот на галатей ей не везёт: как поживёт с таким, так что-нибудь на поверхность-то и вылезет; не зря все эти горе-любовники столько времени одни были. Характер, небось, тот ещё. Леночка о причинах скромно умалчивает, да всё ж ясно. Она вообще в этом плане молодец: никогда о своих бывших ничего плохого не говорит. Они просто исчезают из её жизни. Леночка грустнеет, беспокоится: «Ах, как же он без меня теперь, опять один…» Мы ей сочувствуем и утешаем как можем. Удивительно, казалось бы, все эти ребята молиться на неё должны. Она ведь такая терпеливая с ними, такая мягкая, это ж как нужно её достать, чтобы она ушла! Ничего, Гриша не такой, он-то своё счастье оценит. Он точно в её вкусе. Я уже предвкушаю их встречу…

Она начала встречаться с ребятами, как другие начинают курить: так принято; все вокруг это делают; и не нравится, а будешь. Ей и не нравилось. Завистливые взгляды подруг и внимание парней приятно щекотали самолюбие, а больше в этих свиданках ничего хорошего не было. Бойкая и красивая, Леночка не страдала от недостатка ухажёров. Сначала был Вадик, потом Витя… Леночка всё ждала это, дрожи в коленках, потных ладошек, ёкающего сердца, бессонных ночей, чего-то романтического, а оно все не приходило. Жаловаться было не на что. Симпатичные, уверенные в себе парни, неглупые, любовники прекрасные, всё хорошо, только… скучно.

Школа, институт, один роман, другой, третий, кто-то из подруг уже замуж повыходил, кто-то собирался… Леночка начала бояться, что с ней что-то не так, что она не способна на серьёзное чувство. Лёгкие романы оставляли ощущение пустоты, а настоящее всё не попадалось. Она почти отчаялась и на какое-то время перестала встречаться с мужчинами.

Когда Лена была на третьем курсе, в общежитии института случился пожар. Маленький такой пожар, и потушили быстро, но один парень из их группы полез вытаскивать личные вещи и здорово обгорел. Спалил лицо, правую руку и часть туловища. Выжить выжил и даже здоровье восстановил, провалявшись пару месяцев в больнице, но изуродован был основательно. Когда он вернулся в институт, на Лёню было страшно смотреть. Ребята и не смотрели, отводили глаза. Впереди была сессия, пропускать год Лёня не хотел и вовсю занимался, одалживая конспекты у всех подряд. У Леночки был лучший в группе почерк, к тому же она была прирождённой отличницей, исправно ходила на лекции и предпочитала заниматься в течение всего семестра, а не сходить с ума во время сессии. Короче, Леночка взяла над Лёней неофициальное шефство.

До пожара они существовали в параллельных мирах и мало общались. Не её тип. Да и она скорее всего не его. Теперь же что-то неуловимо изменилось у Леночки в душе: шрамы притягивали, манили, казались панцирем, под который очень хотелось залезть. Когда она дотронулась до него в первый раз, Лёня вздрогнул, отодвинулся и забормотал что-то про не-надо-меня-жалеть, но Леночка проявила упорство, продолжала осторожно трогать шрамы, сбивчиво говорила, что совсем-совсем его не жалеет, что он ей всегда нравился, а уж теперь, когда она узнала его поближе, тем более, и вообще, ожог – это такая ерунда… Они как-то неловко целовались, у Лёни дрожали руки, он бормотал, что всё забыл и зачем он ей такой нужен, Леночка шептала, что нужен, нужен, вот именно такой, никакой другой. Потом они лежали рядом; Лёня гладил её щеку и говорил, что не надеялся уже, что на него кто-то позарится. Леночка заметила слезу в уголке его глаза и вдруг испытала это– восторг, экстаз, полунаркотическое опьянение. Сердце бешено стучало. Она сделала кого-то счастливым! Если бы не она, не было бы у него никого. Уж такой-то девушки точно не было бы. Она так ждала этого чувства…