Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография
Шрифт:
Гомперц и сам критиковал психологизм — только для того, чтобы снова впасть в него». Именно в беседах с ним, главным образом, я стал подчеркивать свой реализм, мое убеждение в том, что существует реальный мир и что проблема знания — это проблема способов открытия этого мира. Я пришел к убеждению, что если мы хотим говорить о нем, то мы не можем начинать с нашего сенсорного опыта (или с чувств, как того требовала его теория), не попадая в ловушку психологизма, идеализма, позитивизма, феноменализма и даже солипсизма — всех этих взглядов, которые я отказывался принимать всерьез. Мое чувство социальной ответственности подсказывало мне, что принятие таких проблем всерьез означало со стороны интеллектуала предательство и пустую трату времени, которое мы должны посвятить решению реальных проблем. [99]
99
99 См. Heinrich Gomperz Weltanschauungslehre (Jena and Leipzig: Diederichs, 1905 и 1908), том I и том И, часть I. Гомперц сообщил мне, что он закончил вторую часть второго тома, но решил не публиковать ее и оставил планы написания дальнейших томов. Опубликованные тома были спланированы и исполнены в поистине великолепном масштабе, и я не знаю, почему Гомперц прекратил работу над ними примерно
Поскольку у меня был доступ в психологическую лабораторию, я провел несколько экспериментов, которые убедили меня, что сенсорные данные, «простые» идеи и впечатления и другие такие вещи не существуют: они были фикциями — изобретениями, основанными на ошибочной попытке транслировать атомизм (или аристотелевскую логику — см. ниже) из физики в психологию. Сторонники гештальт-психологии придерживались сходных критических взглядов, но я чувствовал, что их воззрения недостаточно радикальны. Я обнаружил, что мои взгляды сходны со взглядами Освальда Кюльпе и его школы (Wurzburger Schule), в особенности Бюхлера [100] и Отто Зельца. [101] Они открыли, что мы мыслим не образами, а в терминах проблем и их пробных решений. Возможно, обнаружение того, что мои результаты были предвосхищены, в особенности Отто Зельцем, стало одной из не очень значимых причин того, что я отошел от психологии.
100
100 Karl B"uhler «Tatsachen und Probleme zu einer Psychologie der Denkvorg"ange», Archiv f. d. gesamte Psychologie, 9 (1907), 297–365, 12 (1908), 1-23, 24–92, 93-123.
101
101 Otto Selz, "Uber die Gesetze des geordneten Denkverlaufs (Stuttgart: W. Spemann, 1913), том I; (Bonn: F. Cohen, 1922), том II.
Отказ от психологии открытия и мышления, которой я посвятил годы, был длительным процессом, высшая точка которого выразилась в следующем озарении. Я обнаружил, что психология ассоциаций — психология Локка, Беркли и Юма — была просто трансляцией аристотелевской субъектно-предикатной логики в психологические термины.
Аристотелевская логика имеет дело с утверждениями типа «люди смертны». Здесь имеются два термина и «копула», которая связывает или ассоциирует их друг с другом. Переведите это в психологические термины и вы получите, что мышление состоит в «ассоциировании» «идей» человека и смертности. Стоит только почитать Локка с этой идеей в голове, и вы увидите, как это происходит: его основной предпосылкой является состоятельность аристотелевской логики, которая используется для описания нашего субъективного, психологического мыслительного процесса. Но субъект-предикатная логика — это очень примитивная вещь. (Ее можно рассматривать как интерпретацию маленького фрагмента Булевой алгебры, неряшливо смешанной с маленьким фрагментом наивной теории множеств.) Невероятно, что кто-то все еще может воспринимать ее как эмпирическую психологию.
Следующий шаг показал мне, что механизм трансляции сомнительной логической доктрины в доктрину якобы эмпирической психологии все еще работает и таит в себе опасности даже для таких выдающихся мыслителей, как Бюхлер. Потому что в «Логике» [102] Кюльпе, которую Бюлер принимал и высоко ценил, аргументы рассматривались как сложные суждения (что неверно с точки зрения современной науки) [103] . Как следствие, не могло быть реального различия между суждением и обоснованием. Как дальнейшее следствие, дескриптивная функция языка (которая соответствует «суждениям») и аргументативная функция оказываются одним и тем же; поэтому Бюхлер не смог увидеть то, что их можно так же четко разделить, как и те три функции языка, которые он уже выделил.
102
102 Oswald K"ulpe, Vorlesungen "uber Logik, под. ред. Otto Selz (Leipzig: S. Hirzel, 1923).
103
103 Похожую ошибку можно обнаружить даже в P rincipia Mathematica Рассела, где он местами не проводит различия между выводом (логической импликацией) и условным утверждением (материальной импликацией). Однако главный пункт — то, что вывод представляет собой упорядоченное множество утверждений — был ясен мне в 1928 году, когда я упомянул его Бюлеру во время моего (публичного) экзамена на докторскую степень. Он очень любезно заметил, что не рассматривал вопрос с этой точки зрения.
Экспрессивную функцию Бюхлера можно отделить от коммуникативной (или сигнальной, или пусковой) функции, потому что животное или человек могут выражать себя даже при отсутствии «приемника» стимула. Экспрессивную и коммуникативную функции в совокупности можно отличить от дескриптивной функции Бюхлера, потому что человек или животное могут передавать (например) страх, не описывая устрашающего объекта. Дескриптивная функция (высшая функция, по Бюхлеру, и свойственная только человеку), как я затем обнаружил, ясно отличима от аргументативной функции, так как существуют языки, — такие, как географические карты, — которые дескриптивны, но не аргументативны [104] . (Это, кстати, делает знакомую аналогию между географическими картами и научными теориями неудачной. Теории являются по существу аргументативными системами суждений: их главная цель состоит в дедуктивном объяснении. Карты не аргументативны. Конечно, всякая теория еще и дескриптивна, как географическая карта, — точно так же, как любой дескриптивный язык коммуникативен, поскольку побуждает людей действовать, а также экспрессивен, поскольку является симптомом «состояния» коммуникатора — коммуникатора, который может быть и компьютером.) Таким образом, это был второй случай, когда ошибка в логике привела к ошибке в психологии, в этом частном случае, психологии лингвистических предрасположений и внутренних и внешних биологических потребностей, которые лежат в основе применения и достижений человеческого языка.
104
104 См. «Предположения и опровержения» [1963(a)], с. 134 и далее.
Все это открыло мне приоритет изучения логики над изучением субъективных процессов мышления. И это же заставило меня относиться с крайним подозрением ко многим психологическим теориям, принятым в то время. Например, я пришел к пониманию того, что теория условного рефлекса была ошибочной. Не существует такой вещи, как условный рефлекс. Поведение собак Павлова следовало бы интерпретировать как поиск инвариантов в области добывания еды (области по сути своей очень «пластичной», то есть открытой для исследования методом проб и ошибок) и производство ожиданий или предвосхищений грядущих событий. Можно назвать этот поиск «условным», но в результате процесса обучения формируется не рефлекс, а происходит открытие (быть может, ошибочное) того, чего следует ожидать [105] . Таким образом, даже на первый взгляд эмпирические результаты Павлова, как и рефлексология Бехтерева [106] и большинство современных теорий обучения, оказались в этом свете ошибочной интерпретацией их собственных результатов под влиянием аристотелевской логики; потому что рефлексология и теория условного поведения являются просто трансляцией психологии ассоциаций в термины неврологии.
105
105 Теперь я нашел сходную аргументацию у Конрада Лоренца: «…изменяемость происходит… только в тех… местах, где встроенные механизмы обучения филогенетически запрограммированы выполнять именно эту функцию». (См. Konrad Lorenz, Evolution and Modification of Behaviour [London: Methuen & Co., 1966] c. 47). Но он, по-видимому, не сделал из этого вывода о том, что теории рефлексологии и условного рефлекса безосновательны: см. особенно там же, с. 66. См. также выше, главу 10 и особенно при-меч. 44. Можно сказать, что главное различие между психологией ассоциаций или теории условного рефлекса, с одной стороны, и открытием методом проб и ошибок, с другой, состоит в том, что первая из них по существу ламаркистская (или «инструктивная»), а вторая — дарвинистская (или «селективная»). См. теперь, например, исследования Мелвина Кона Melvin Cohn, «Reflections on a Discussion with Karl Popper: The Molecular Biology of Expectation», Bulletin of the All-India Institute of Medical Sciences, I, (1967), 8-16, и более поздние работы того же автора. О дарвинизме см. главу 37.
106
106 W. von Bechterev, Objektive Psychologie oder Psychoreflxologie (первоначально опубликованная в 1907–1912 гг.); нем. изд. (Leipzig и Berlin: Teubner, 1913); и Allgemeine Grundlagen derReflexologie des Menschen (первоначально опубликованная в 1917 г.) нем. изд. (Leipzig и Vienna: F. Deuticke, 1926); англ. изд. General Principles of Human Reflexology (London: Jarrolds, 1933).
В 1928 году я представил диссертацию на соискание степени доктора наук, в которой отошел от психологии открытия окончательно, хотя косвенно это было итогом всей моей многолетней работы в области психологии мышления и открытия. Я оставил мою психологическую работу неоконченной; у меня нет даже хорошей копии большей части того, что я написал; а сама диссертация, «О проблемах метода в психологии мышления» [107] , была чем-то вроде скорописи, выполненной в последнюю минуту, первоначально задуманной только как методологическое введение в мою психологическую работу, но теперь указывающей на мой переход в сторону методологии.
107
107 Название моей (неопубликованной) диссертации было «Zur Methodenfrage der Denkpsychologie» [1928(a)].
К моей диссертации у меня неприятные чувства, я на нее больше даже ни разу не взглянул. У меня также остался неприятный осадок после двух моих «строгих» экзаменов («Rigorosum», «строгость» — так назывались публичные устные экзамены на докторскую степень), одного по истории музыки, а другого по философии и психологии. Бюхлер, который уже экзаменовал меня по психологии, не задал мне ни одного вопроса из этой области, а побуждал меня рассказывать о моих собственных идеях в сфере логики и логики научного знания. Шлик экзаменовал меня главным образом по истории философии, и я так плохо отвечал по Лейбницу, что решил, что провалился. Я едва поверил своим ушам, когда мне сказали, что по обоим экзаменам я получил самую высокую оценку, «einsimmig mit Auszeichnung». Конечно, я почувствовал облегчение и счастье, но прошло еще немало времени, прежде чем я избавился от чувства, что на самом деле я заслуживал двойки.
16. Теория познания: Logik der Forschung
Мне присвоили докторскую степень в 1928 году, а в 1929-м я получил право преподавать математику и физику в средней школе. Для квалификационного экзамена я написал работу по проблемам аксиоматики в геометрии, которая содержала главу о не-евклидовой геометрии.
Только после моего экзамена на докторскую степень я сложил два и два, и все мои ранние идеи встали на свое место. Я понял, почему ошибочная теория научного знания, которая царила со времен Бэкона, — что естественные науки являются индуктивными науками и что индукция является процессом установления или оправдания теорий путем повторяющихся наблюдений или экспериментов — имела такие глубокие корни. Причина состояла в том, что ученые должны были отделить свою деятельность от псевдонауки, а также от теологии и метафизики, и в качестве критерия такой демаркации они взяли метод индукции Бэкона. (С другой стороны, они заботились об оправдании своих теорий путем ссылки на источник знания, сравнимый в авторитетности с источниками религии.) Но у меня на протяжении многих лет уже был в руках лучший критерий демаркации — проверяемость или фальсифицируемость.
Таким образом, я мог отвергнуть индукцию, не опасаясь возникновения проблем с демаркацией. И я мог использовать мои результаты, касающиеся метода проб и ошибок, таким образом, чтобы заменить всю индуктивную методологию дедуктивной. Фальсификация, или опровержение теорий путем фальсификации или опровержения ее дедуктивных следствий, была, на самом деле, дедуктивным выводом (modus tollem). Из этой точки зрения следовало, что научные теории, пока их не фальсифицируют, всегда остаются гипотезами или предположениями.