Неосторожность
Шрифт:
Если бы это зависело от меня, Гарри бы приполз в Нью-Йорк на кровоточащих коленях, как мексиканский паломник, всю дорогу молясь о прощении. Даже этого было бы недостаточно, но для начала сошло бы. Знаю, звучит жестоко, но это недалеко от истины. Его задачей было защищать Мэдди, а он ее подвел. Теперь это моя задача. По крайней мере, я на это рассчитываю.
Разумеется, на сей раз я не еду в аэропорт. Гарри собирался приехать ко мне домой, но я сказал ему, что лучше встретиться в офисе. Я хочу, чтобы и от его обаяния, и, возможно,
Она звонит мне, когда приходит Гарри. Я прошу передать, чтобы он подождал. У меня нет никаких особенно срочных дел, но я хочу, чтобы он попотел под кошачьим взглядом Мэрибет. Вскоре я прошу ее впустить его. То, как Гарри выглядит, меня ужасает. Он изможден, будто неделю не спал и не мылся. Одежда измята. Его природное изящество сменилось тяжеловесностью, которой я прежде за ним не замечал.
– Спасибо, что согласился встретиться, Уолт. Я прямо из аэропорта.
Я молча поворачиваюсь на стуле, соединив кончики пальцев. Я не встаю пожать протянутую им руку. Гарри убирает ее и смотрит на меня с осторожностью, осознавая мою враждебность, но понимая, что я – его единственный собеседник; ему нужно подчиниться мне. Я указываю ему на стул, и он садится.
– Как она, Уолт? Как Джонни?
Меня не интересуют любезности. Я поднимаю брови и, придав голосу ровное звучание, атакую:
– Ты действительно сделал то, что думает Мэдди? У тебя был роман?
Гарри с усилием произносит:
– Да.
Его крупная голова опущена. Я пользуюсь преимуществом. Я знаю, это с моей стороны почти трусость, но не могу удержаться:
– И ты признался в этом Мэдди?
– Нет.
– Ясно.
– Она не дала мне возможности.
– Она не хочет с тобой общаться.
– Но мне нужно с ней поговорить.
– Зачем, скажи на милость? Чего ради? Прости, Гарри, но я не уверен, что это приведет к чему-то хорошему. Ты только что признал, что у тебя был роман. Мэдди сказала мне, что прямо спрашивала тебя об этом месяц назад, и ты все отрицал. Ты солгал ей. В лицо. Она очень умна и проницательна. Мэдди, вероятно, простила бы тебя, если бы ты сказал ей правду – тогда. Ты знаешь, как важна для нее честность. И как она презирает обман. Уж ты-то должен был это понять за годы.
Я вижу, как мои слова ранят его. Мне неловко это признавать, но я надеялся, что так и получится.
– Да, да. Я все это знаю. Но она же моя жена. Джонни мой сын. Я люблю ее. Я его люблю. Я их обоих люблю.
– Ну, об этом надо было думать прежде, чем заводить роман, – усмехаюсь я, позволяя себе немного открытых эмоций. – И с кем, могу ли я осведомиться, у тебя был роман?
Я сознательно произношу местоимение
Гарри молчит и смотрит в сторону. Я не давлю. С какой-то француженкой скорее всего. Если Мэдди захочет узнать, я потом выясню. У нас есть люди, выполняющие подобную работу. Сейчас это неважно.
Он смотрит на меня, у него яростно горят глаза. Голос тихий:
– Мне нужно поговорить с Мэдди, Уолтер. Если ты не прекратишь заговаривать мне зубы, я просто поеду к тебе и найду ее.
Я вздыхаю.
– Слушай, Гарри, я знаю, что тебе известно, где я живу. Но почему, как ты думаешь, ты встречаешься сначала со мной, а не с ней? Если бы Мэдди хотела тебя видеть, ты бы сейчас разговаривал с ней, а не со мной. Суть в том, что она не желает тебя видеть.
– Я тебе не верю.
Самым спокойным голосом я отвечаю:
– Честно говоря, мне плевать, что ты думаешь. Мэдди просила меня быть посредником. Не официально, конечно. Я не специалист по бракоразводным делам. Но я ее поверенный, как ты знаешь, и ее друг.
– Развод? Она думает о разводе?
– Не знаю, но я бы этого не исключал.
– Поясни, почему?
– Поясняю: потому что ты облажался. По-крупному.
– Да, Уолт. Поэтому я и пришел. Что я могу сделать? Мне нужно с ней увидеться, побеседовать.
– Мы ходим кругами. Ты признал в разговоре со мной, что у тебя был роман, ты солгал Мэдди. Нарушил свой брачный обет и, самое главное, растоптал ее доверие и ее сердце. Allegans suam turpitudinem non est audiendus, – несколько помпезно добавляю я.
– Что?
– Это переводится, как «того, кто сам заявляет о своем бесчестии, слушать не следует».
Я знаю, это слишком, но удержаться не могу.
Гарри смотрит на меня отчасти с удивлением, отчасти с презрением.
– Ты хочешь сказать, что я не имею права поговорить с женой?
Я вижу, как под его пиджаком вздуваются мускулы, а руки сжимаются в кулаки.
– Я этого не говорил.
Он резко встает:
– Это безумие!
Я не шевелюсь. Больше всего ему бы хотелось ударить меня. Вместо этого я разряжаю ситуацию.
– Психическое здоровье мы тут не обсуждаем. Слушай, если есть кто-то, кого это все приводит в отчаяние, то это я, – говорю я немного неискренне. – Я меньше всего хотел, чтобы вы двое оказались в таком положении. Но это случилось. И, будем говорить прямо, по твоей, черт тебя подери, вине. Так что, если уж мы взялись говорить о психическом здоровье, то позволь тебе заявить, в сугубо немедицинском смысле, что ты спятил.
Гарри снова садится, он побежден. Ему расхотелось драться.
– Я знаю.
Помолчав, он поднимает голову и спрашивает:
– И что, по-твоему, мне нужно делать?
Меня в этот момент разрывает на части. Я мог бы дать совет, даже утешение, но…
– Прости. Я не знаю. Я только могу сказать, что, если Мэдди передумает, она тебе сообщит.
Он пропускает удар.
– А Джонни? У меня разве нет права видеться с ним?
– И опять же, это решать не мне.
Он не двигается; его большие руки висят между коленями.
– Господи, – шепчет Гарри.