Неожиданная Россия. XX век
Шрифт:
Переименовали три крупных города в Приморском крае: город Иман стал Дальнереченском, Сучан – Партизанском, а Тетюхе – Дальнегорском. Всего в 1972 году только в Приморском крае было переименовано 3 города, 96 поселков и деревень, 47 горных перевалов и хребтов, 231 река, 6 озер и 33 бухты и залива Японского моря. Все они, вместо китайско-маньчжурских, получили русские имена.
Глава 41. Блудница и посудомойка – иной взгляд на Анну Ахматову и сталинское Политбюро…
Со времён перестроечной публицистики в той среде, которая у нас сама себя назначила интеллигенцией, критика поэтессы Ахматовой со стороны сталинской верхушки стала одной из популярных мифологем. При этом во всех публикациях на данную тему максимально подробно, под самой толстой лупой рассматривается лишь одна из сторон того давнего литературного конфликта. Те же, кто своей критикой поднял руку на святое, предстают этаким абсолютным «Доктором Зло». Такая черно-белая метафизика очень удобна для мифа. Но вероятно, спустя три десятка лет после того, как ЦК КПСС окончательно разрешил разоблачать сталинизм, стоит немножко подробнее рассмотреть «тёмную» сторону того литературно-политического конфликта.
Вкратце напомню содержание мифа: клевреты тирана Сталина по врождённой злобе и черноте своей души всячески поносили и травили благородную поэтессу Анну Ахматову, которая творила и печатала свои произведения в советской прессе исключительно «вопреки»… Главным клевретом в это истории выступает член Политбюро товарищ Жданов – в пост-перестроечной мифологии это ведущий специалист по угнетению творческой интеллигенции в сталинском СССР. С лёгкой руки западных советологов времён холодной войны запущен даже специальный термин – «ждановщина».
Современное «ахматоведение» это десятки монографий и статей, но везде мотивы «Доктора Зло» рассматриваются именно на таком примитивном уровне. Без сомнения интеллигентнейшие исследователи творчества и судьбы Анны Ахматовой, удовлетворяясь таким эрзацем понимания, теряют весьма колоритные детали той эпохи…
В Царском Селе – дачном пригороде имперского Петербурга – тверские дворяне Гумилёвы снимали второй этаж в доме купца Полубояринова. Именно с этого этажа спускался 18-летний Николай Гумилёв, чтобы где-то в царскосельских парках признаться в любви ещё более юной Анне Горенко.
Соседями семейства Гумилевых была снимавшая первый этаж купеческого дома семейная пара художников – дворянин Ярославской губернии Дмитрий Кардовский и его жена, Ольга Делла-Вос-Кардовская, дочь крупного чиновника из Министерства финансов. Именно Ольга Людвиговна, талантливая художница «серебряного века», напишет широко известные, ставшие почти классикой портреты молодого Николая Гумилёва и молодой Анны Ахматовой. Художница будет близкой подругой этой пары, наблюдая все перипетии их бурного романа и не очень удачного брака.
картина Ольги Делал-Вос-Кардовской «Портрет Николая Гумилева», 1909 г.
картина О.Л.Делал-Вос-Кардовской «Портрет Анны Ахматовой», 1914 г.
В Ярославской губернии у дворян Кардовских имелось наследственное имение и свой дом в древнем городе Переславле-Залесском, почти на берегу Плещеева озера. Кардовские часто посещали тихую провинцию, отдыхая здесь от петербургского света. В соседнем доме обитал их хороший приятель – его портрет Ольга тоже нарисует углём и мелом – преподаватель греческого языка в местной женской гимназии Иван Жданов. И каждое лето до начала Первой мировой войны в их общем дворе бегал его родной племянник, росший без рано умершего отца школьник-подросток, который через четверть века станет вторым лицом сталинской диктатуры.
На первый взгляд, эта усадебная идиллия в Царском Селе и на берегу Плещеева озера покажется тем самым «хрустом французской булки», еще одним мифом о «России которую мы потеряли». Покажется, если не помнить, что и благополучные отпрыски имперского чиновничества и даже вся провинциальная разночинная интеллигенция составляли лишь несколько процентов в тёмном крестьянском море. Там за окнами симпатичных усадебных домиков с книгами, каминами и роялями половина богобоязненных пейзан не знала букв, но голодала каждый третий год, пытаясь пахать землю сохой времён даже не «Очакова и покоренья Крыма», а едва ли не монгольского нашествия.
В отличие от петербургских поэтов и художников тот же Иван Жданов, сын сельского священника, был немножко ближе к земле – в 1905 году его родного брата застрелили при подавлении крестьянских волнений в Рязанской губернии, а в архивах Переславской полиции была заведена отдельная папка с надписью «Дело Жданова И.А.»
Это у Анечки Горенко «в пушистой муфте руки холодели» тогда исключительно от романтической любви. А рядом холодела в снегах другая Россия, где в чудовищной смеси пережитков феодализма и дикого капитализма, зрели гроздья гнева. Кстати, «пережитки феодализма» это не поэтический оборот, а юридическая ежедневная реальность того времени. Потомственные дворяне Гумилёвы, потомственные дворяне Кардовские, дворяне Горенко это ведь не почётные грамоты и не современные игрушки тщеславия, а всесильный тогда Свод законов Российской империи. Сейчас нам даже сложно осознать всю чудовищность того сословного деления людей: в наши дни именно так, строго по породе и прочим формальным признакам, делят исключительно животных – этот по родителям и экстерьеру входит в элиту, а тот беспородный и достоин немногого…
Ну а пережитки дикого капитализма современный читатель знает уже на собственной шкуре. Тогда же они не смягчались даже современным подобием всеобщего образования и усугублялись сословным, феодальным неравенством. В этом свете некоторым цинизмом отдают всхлипы пост-советской интеллигенции о потерянном царскосельском рае, который с таким талантом и надрывом описывала в своих стихах Анна Андреевна Ахматова:
Показать бы тебе, насмешнице И любимице всех друзей, Царскосельской веселой грешнице, Что случилось с жизнью твоей.Что может случится с весельем единиц на спинах немого до времени большинства? Вопрос риторический… Кстати, о «весёлых грешницах». Апологеты «серебряного века», чьи взгляды на литературу ныне господствуют почти безраздельно, как-то старательно обходят тот факт, что весёлое декаденство Ахматовой воспринималось значительной частью современников примерно так, как мы сейчас воспринимаем эпатаж Ксении Собчак и какой-нибудь «Дом-2».
Из личных мемуаров (записки А.Смирнова «Заговор недорезанных») до нас дошел пересказ колоритных и злых воспоминаний дочери художников Кардовских: