Неожиданная Россия
Шрифт:
«С душою прямо гёттингенской…»
В итоге вторым вузом в истории нашего Отечества оказался… Кёнигсбергский университет. Русская армия взяла столицу Восточной Пруссии в 1758 г., и регион стал губернией Российской империи. Жители – в том числе преподаватели университета, одного из старейших в Германии! – дружно присягнули на верность дочери Петра I. Иммануил Кант, знаменитый отец немецкой классической философии, тогда даже отправил русской царице прошение «всемилостивейше назначить» его на место ординарного профессора по кафедре логики и метафизики. Из России в Кёнигсбергский университет сразу прислали семерых юношей для обучения – двое из них впоследствии стали профессорами МГУ.
Хотя Кёнигсбергский университет числился российским менее 5 лет, но в нём на протяжении всего XVIII в. обучалось немало студентов, либо русских, либо отметившихся в истории нашего Отечества. Например, выпускниками этого восточно-прусского вуза были фаворит царицы Анны Иоанновны герцог Бирон, уже упоминавшийся гетман Разумовский и погибший в ходе восстания декабристов герой наполеоновских войн Михаил Милорадович (последний как раз являлся студентом у Канта).
Надо признать, что два десятка немецких университетов были еще одной причиной, по которой в России долгое время не возникало собственных высших школ «свободных наук». Германия тогда была раздроблена, но при этом лидировала в Европе по числу солидных университетов. Эти маститые вузы, прославленные ещё со средних веков, буквально высасывали из России тех немногих, кто мог и хотел стать студентом, а не военным кадетом или «духовным» семинаристом. По подсчётам историков, от Петра I до Николая I в германских университетах обучалось минимум 924 россиянина – это для нас цифра более чем скромная, а для эпохи, когда весь МГУ насчитывал максимум сотню «студиозов», данное количество весьма внушительно.
Если же вспомнить, что и профессора с преподавателями в России массово были «из немцев», то следует признать – высшее гражданское образование по начало XIX в. у нас было во всех смыслах немецким. Ситуация стала меняться только в эпоху Пушкина, но и у него в «Евгении Онегине» есть характерные строки о типичном штатском дворянине:
По имени Владимир Ленской, С душою прямо гёттингенской, Красавец, в полном цвете лет, Поклонник Канта и поэт. Он из Германии туманной Привез учености плоды…«Геттингенская душа» и прочие германские «учёности плоды» – это именно о Гёттингенском университете в Саксонии, одном из крупнейших вузов Западной Европы на рубеже XVIII–XIX вв., популярном и у русской дворянской молодёжи.
Но вернёмся от Пушкина в эпоху его дедов. Любопытно, что первая критика засилья иностранного духа в русском высшем образовании прозвучала на государственном уровне именно при царице-«немке», Екатерине II. В 1787 г. заведующий народными училищами коллежский советник (гражданский аналог полковника) Осип Козодавлев представил императрице «Планъ учрежденiю въ Россiи университетовъ».
Сам Козодавлев вместе со знаменитым диссидентом Радищевым получал образование в Лейпцигском университете, но в преамбуле к плану писал: «Польза российскаго государства требует, чтоб науки в российских университетах преподавались на языке народном. Где науки преподаются на языке иностранном, тамо народ находится под игом языка чуждаго, и рабство сие с невежеством нераздельно. Число учёных в государстве как бы велико ни было, но если они преподавать науки будут не тем языком, которым говорит народ, то просвещение пребудет только между весьма малою частью граждан, а народ останется в невежестве…»
Царица Екатерина II благосклонно отнеслась как к критике немецкого засилья, так и к планам по создание сети университетов. Предполагалось в дополнение к Московскому открыть университеты в Пскове, Чернигове, Пензе и в только что основанном городе Екатеринославе – столице недавно отвоёванной у татар и турок Новороссии. Наместник этого нового края Григорий Потёмкин получил указ: «Основать Университет, в котором не только науки, но и художества преподаваемы быть долженствуют…» Указ в сущности делал новый вуз инструментом освоения нового края, предписывая принимать студентов «как российскаго языка, так и тех, кои греческий, татарский, или иной язык употребляют…»
«Устроили университеты на манер XV века…»
Но все амбициозные планы Екатерины II по созданию в России сети университетов похоронила начавшаяся в том же 1787 г. очередная русско-турецкая война. У государства просто не осталось свободных денег – один героический штурм Измаила обошелся в рублях как учреждение сразу двух крупных вузов. И к новым проектам в этой сфере вернулись только при Александре I, когда в 1803 г. в стране учредили сразу четыре университета – в Казани, Харькове, Дерпте (ныне эстонский Тарту) и Вильно (ныне литовский Вильнюс). Запланировали так же создание университета в столице, но из-за наполеоновских войн он открыл двери только в 1819 г.
Образовательная реформа стала едва ли не первым крупным мероприятием молодого царя, в ней отразился весь романтизм и склонность юного Александра I к западным влияниям. Если планы Екатерины II рассматривали университеты строго как элемент государственной машины, то молодой царь учредил нечто совсем иное. В итоге Василий Каразин, один из основателей Министерства народного просвещения и человек весьма либеральных взглядов, с недоумением писал – «Устроили университеты на манер германских XV века…»
Действительно, уставы новых вузов прописали в самом романтическом духе – царь Александр I просто скопировал «университетскую автономию» средневековой Европы. Со стороны всё выглядело красиво: полное самоуправление педагогов и студентов, собственная юрисдикция вне подчинения региональным и полицейским властям, свобода присвоения научных степеней и т. п. Однако в европейские средние века всё это возникло не из-за особой любви к демократии, а исключительно вследствие феодальной раздробленности и войны всех против всех – университет тогда просто был аналогом независимых феодалов или столь же самостийных ремесленных «цехов».
В самой Западной Европе к началу XIX в. былая средневековая «автономия» вузов уходила в прошлое, зато романтический Александр I вдруг возродил её посреди отечественного абсолютизма. Но стоит помнить, что высшее образование в Российской империи было не только ценностью само по себе – ещё великий Ломоносов предложил «академические градусы» (как в ту эпоху именовали учёные степени) официально приравнять к государственным чинам. В итоге при строгой сословности российского общества два с лишним века назад студент с дипломом приравнивался к армейскому офицеру, а доктор наук – к «статскому советнику», который в иерархии государственных чинов котировался лишь чуть ниже генерала.