Неожиданность
Шрифт:
— Твоя мать повитуха, или она лекарь с большим стажем? — поинтересовался я у суженой.
Забава смутилась.
— Да ну нет…
— Как же она берется об этом судить? Были у нее выкидыши после ласки мужа?
— Тоже нет…
— То есть матушка просто пересказывает тебе чьи-то чужие басни?
— Ну зачем ты так про маму…
— Я что, придумал о ней что-то нехорошее? Обхаял зазря? Просто сделал единственно правильный вывод из твоих же слов. И сделал этот вывод не бондарь или печник, не гончар и не скорняк, а лекарь с очень большим
— Но наш ребенок… — пискнула, сжавшись в комочек, моя ненаглядная.
Острая волна любви и жалости накрыла меня с головой. Провались оно все на свете! Лучше длительное воздержание, чем мучить Богом данную мне жену.
— Да и я люблю и жду маленького не меньше, чем и ты — заныл я в раскаянии, — не хочешь, не надо…
Забава кинулась, упала мне на грудь, крепко обняла, всхлипывая и орошая нас обоих слезами.
— Я хотела, как лучше! Вдруг у меня родить больше не получится! А хочу я тебя всегда! Сегодня ночью была одна, измаялась вся…
И слезы, слезы, слезы…
Мы стали целоваться, и сами не заметили, как это случилось. Когда супруга пыталась показать прежнюю удаль, я ласково ее пресекал — не горячись, радость моя, теперь уже так нельзя. Мне-то слава богу уже не тридцать лет, обуздывать себя в этом деле несложно.
Потом эта вакханалия страсти закончилась. Забава, глядя мне в глаза, тревожно спросила:
— А точно хуже не будет?
— Точно, точно…, — отвечал расслабленный я.
— Ты уверен?
— Конечно. Меня очень долго учили, чтоб я стал лекарем — целых шесть лет. И наставники были половчей меня. Каждый из них учил тому, чем он был занят всю жизнь. Несколько человек были, как у вас повитухи — следили за беременными, принимали роды и делали это десятками лет. Все они говорили одно: когда женщина в тягости, заниматься любовью можно, но без прежних безумств. Остерегаться резких рывков, подпрыгиваний под весом мужа и тому подобное. И ни в коем случае не терпеть никакую боль, и не переносить никаких неудобств! Тогда все будет хорошо.
— Поэтому ты меня сегодня и сдерживал?
— А какие еще могут быть причины?
— Ну может разлюбил?
— Не дождешься!
Счастливый смешок и опять поцелуи…
— И что, запретов вообще нет никаких?
— Как не быть.
— А какие?
— На последнем месяце все нужно делать плавно и нежно, примерно за две недели до родов лучше и вообще прекратить. А так польза от этого дела большая. Слышала, что первые роды самые трудные?
— Конечно! Бабы это все говорят.
— А знаешь почему?
— Конечно! Первенцу надо все расширить, и даже, бывает, кое-что и порвать. Остальные дети идут уже по проторенной им дорожке.
— Это точно. Но кроме этого есть еще и силы внутри, которые надо развивать. По науке они называются мышцы. Вот они от постельной любви и развиваются.
— Не пойму никак, — скисла Забава.
Ну с
— Поняла, поняла!
Вот и славненько. Беседа потекла дальше. Рассказал ей о своих хирургических успехах, получил положенные похвалы за ум, знания и невиданную смелость.
Пожаловался на трудности своего тернистого пути, поделился последними положениями психологии 21 века о том, что лекаря не нужно огорчать, расстраивать и вообще всячески нервировать — он сильно уязвим в моральном плане. Получил все мыслимые заверения по неприкосновенности и охране моего душевного покоя беззаветно преданной женой. В общем, жизнь задалась!
Спросил, чем обусловлено столь раннее появление любимой. Оказывается, для сохранения имущества, она подошла к кирпичникам. Ваня с Наиной обнимались на прежнем месте. На предложение остаться в доме на ночь, ответили бурным выражением восторга.
Оказывается, ребятам не то, что переночевать, даже и встретиться-то кроме как возле этого сарая негде. Они приезжие, хозяева арендованных ими квартир безжалостно гонят их вдвоем — не венчаны. На улице уже стало дождливо и сыро — наступила осень.
— Ну пусть скажут, что обвенчались.
— Что ты, что ты, окстись! Грех-то какой!
— Тогда пусть обвенчаются.
— Оба очень хотят. Ивану ничто не мешает — прежней жены нет, разница в вере их не смущает — бог у нас один.
— Разве?
— Их еврейский Иегова — это наш Бог отец. Иисус Христос его сын. Это мне Наина объяснила — сказала гордая своей понятливостью наивная русская женщина.
Еврей, он тебе, что хочешь объяснит, если это пойдет ему на пользу, подумалось мне. Но бороться с этими абсолютно не православными идеями сейчас не ко времени.
— А в чем же помеха? Пусть пойдут и поженятся.
— У Наины с прежним мужем развод не получен. Получить его в Новгороде невозможно — нужен раввин (это их поп) и прежний муж, два свидетеля их же нации. Все это только в Киеве. В нашем городе и иудея-то какого-нибудь захудалого не сыщешь — одна наша ведунья проживает.
— Да, замысловато! — крякнул я.
— Поэтому завела молодых в дом, показала где что лежит — тут еда, тут вход в погреб и ледник. А сейчас ты, наверное, ругаться будешь…
— И что же еще ты отчубучила?
— Посмотрела на их оживленные лица, и стало мне ясно — не улягутся они на купленной тобой недавно кушетке — слишком узкая она для двоих. А нужной ширины только наша с тобой постель в спальне. Перестелила им белье.
— И на что тут ругаться? Ваня мне и раньше был верный товарищ. А в поход сходим вместе, закадычные друзья, можно сказать — побратимы, все трое станем.
В голове мелькнуло — те, кто чудом вернется…
— Давай-ка лучше, чтобы их не мучить, поселим пока у нас. Широкую кровать столяры за день сделают. А в Киеве они свои дела и переделают: и разведутся, и поженятся.