Неожиданность
Шрифт:
Богуслав вскочил, схватил меня за плечи железными ручищами.
— Помогай, брат! Первый раз в жизни я так вляпался! Стою, как кутенок слепой, вроде в густом тумане очутился: ничего впереди не вижу, не понимаю, чего делать, куда бежать — ничего не чую! Помоги! По гроб жизни за тебя Господа молить буду!
— Успокойся. Поди спроворь все-таки еды, ватага целый день не евши.
— Да я там велел последних курей порубить, сейчас пожарят. Голодными ребят и девчат не оставлю. А ты занимайся, умоляю, Христом Богом прошу! Не упусти золотое времечко!
— Ладно. Иди корми наш народ. На Матвея и Яцека оставь чего-нибудь — они пока уйдут.
— А ты?
— Может и я пойду, еще не решил. Давай позанимаемся каждый своим делом. Мешаться друг другу не будем! А где попрошу — помоги, у тебя тут в подчинении народу поболее, чем у меня.
С тем и разбежались.
Я ввалился в комнату следопыта и ушкуйника. Они только-только разулись, и сидя на кроватях, расстегивали ремни и оживленно болтали, оценивая дамасскую сталь и сравнивая ее с булатной.
— Ребята, надо поискать одного человечка. Он Богуслава обокрал кругом и убежал. Если до утра проволыним, уйдет гад. А вот ночью, по темноте, не распрыгается. Извиняюсь, конечно, но надо именно сейчас скакать.
Матвей молча застегнул пояс и начал натягивать сапоги. В среде, где он вырос, приказы атамана в походе не обсуждались — через это можно было и головы лишиться.
А вот поляк, чувствуя свою особую значимость в поиске, откинулся в кровати полностью и заявил:
— Вот пусть боярин сам за своими ворами и гоняется. Я подумаю, идти мне или не идти, только после еды! Мы с моим псом Горцем целый день не емши. Ваш пеммикан нам обоим в глотку не полез — уж не взыщите.
Я вздохнул.
— Пойдем, Матвей Путятович. Мы с тобой люди опытные, привычные и к бою, и к походам, и к передрягам разным. Да и отнюдь не трусы оба. Пускай пан Яцек тут поваляется, покушает хорошенько, отдохнет. Деревянной рыбкой поищем, которую нам в Киеве волхвы сделали. Обойдемся сегодня без помощи особо нежных и голодных шляхтичей. Да и боязно ему, поди, на Руси в чужие дела ввязываться.
Венцеслав от такого поворота событий просто опешил.
— Да я…, да если…
— Мы на ушкуях таких не терпим, — добавил масла в огонь бывший атаман ушкуйников, натягивая сапоги, — как появится такой, проявит себя — враз его за борт! Наши бойцы шутить не любят, — и начал пристегивать к поясу саблю.
Представитель царствующей польской династии вскочил с кровати, тряся мечом в ножнах, который держал в правой руке, и заорал:
— Матка Боска Ченстоховска! Я первым иду! Я всех найду! — И самое главное для него: — Я никогда трусом не был! Вы увидите!
— Хорошо, — поморщился я, — кричать только не надо. Дело тайное. Узнает о вашем выходе боярыня, многое может перемениться. Тайком, тишком, сейчас прокрадетесь на конюшню. Собаки пойдут с вами, погуляют и помогут, чем смогут.
Поймать надо
Я вышел вместе с ними на двор.
— Марфа! Горец! — подозвали мы с Венцеславом своих красавцев, — рядом!
Те бросили возиться с боярскими собачонками и подлетели.
— Надо мне тоже такого волкодава заводить, — одобрил выучку собак Матвей. — Много времени займет такого умницу вырастить?
Поляк только хотел затеять кинологическую дискуссию, как я цыкнул на обоих:
— Потом о собаках! Пошли вора ловить!
Мы зашли на конюшню. Матвей крикнул:
— Эй, кто тут есть? Огня!
Нечесаный рябоватый конюх, лет тридцати, вывернувшийся из темноты, позевывая, зажег два факела, сунул их в руки ребятам.
— Елисей был? — начал дознание ушкуйник.
— А вы что за люди? — решил проверить коневод наши полномочия.
— Это Владимир, — разъяснил ему вылезший из другого угла наш Олег, — побратим вашего хозяина. А эти двое молодых при нем. Говори все без утайки, зря не спросят.
— Скажу, как перед вами самому боярину Богуславу сказал: Елисейка вывел Коршуна и ускакал.
— После него был кто-то? — продолжал расспрос Матвей.
— Да кажись нет…
— Никого не было, — уверенно подтвердила Таня, тоже вылезшая из сена. — Прибежал смазливенький красавчик с мешком и увел коня. Мы от наших лошадей еще не отходили, проглядеть никого не могли.
— А ускакать из города он, поди, не успел, — сделал неожиданный вывод бывший атаман ушкуйников.
— Что ж так? — поинтересовался Венцеслав.
— Мы, когда через городские ворота въезжали, два дружинника запорный брус уже волокли. После нас никто больше не выехал — створки уже сводить начали. У вас одни ворота в городе? — поинтересовался Матвей у конюха.
— Дык это, — почесывая небольшое пузцо, начал было неторопливо рассуждать конюх, — вы ж с Киева приехали?
— С Киева, с Киева, черт рябой, — гаркнула на мужика богатырша, — побыстрее рассказывай, а не то пришибу!
Не обратив никакого внимания на женские угрозы, коневод все так же почесывая живот, неторопливо продолжил:
— Стало быть, раз с Киева, вы вошли через Северные ворота…
Тут зашуршало сено, сверху вывалилась бойкая бабенка лет двадцати пяти, отвесила конюху неплохой пинок, откинувший его в сторону, а нам низкий поклон.
— Евсейка! Вечно ты так, баран безрогий! Ведь всю душу вынешь, пока дело скажешь! — затараторила она. — Вторые ворота, Южные, гораздо раньше запирают, с той стороны вечно половцы прут. Не выскочить тиуну сегодня из Каменного города, где-то близко этот аспид прячется.
— А где это — Каменный город? — поинтересовался я.
— Так обнесенный каменной стеной Детинец нашего Переславля-Русского зовут. В нем князь, бояре, богатейшие купцы, дружинники с семьями, высшее духовенство проживает.