Неожиданность
Шрифт:
Освобожденный тиун потряс кистями рук и без сил сполз по стене на пол без сознания. Мы бросили на пол какую-то драную телогреечку и переложили бывшего воина на нее.
— Может я пойду? — спросил разочарованный Матюха. — Делать мне тут больше вроде нечего…
— Иди отдыхай, дальше сами справимся. Не забудь поесть, куренок уж там залежался поди, — отпустил я побратима.
Минут через пять Елисей пришел в себя, присел.
— Все равно тебе меня кончать надо, — продолжил он свои самоубийственные речи. — Не смогу я Капу оставить, люблю ее больше жизни. Тебе это
Слава криво усмехнулся, а любовник жены продолжил.
— Развод ты ей нипочем не дашь, да и епископ Ефрем никого и никогда не разводит. Пробурчит чего-нибудь из византийских законов, процитирует какой-нибудь Измарагд или Новоканон, и провожает тебя с твоими блудливыми идеями в три шеи. И просто так ты нам жить не позволишь — обоих вырежешь. А у нее дети…
А у меня хорошо — ни детей, ни плетей, родственников тоже нету. Взыска за меня не будет никакого — некому иски чинить!
Утомленный, он опять откинулся на телогрейку, голос его постепенно угасал.
— Убьешь… потихоньку, вроде опять… убег, и Бог с ним…
— Убили! Замордовали каты Вельяминовские! — ворвалась к нам невысокая полноватая женщина, — всю жизнь мою загубил, убивец старый!
— Можно подумать Елисей больно молодой, — с горечью отозвался Богуслав.
— Он добрый был! А ты зверь зверем! Нипочем развод не дашь, на волю не отпустишь!
— Завтра и пойдете вместе на волю вольную.
Супруга расценила такой ответ как обещание могилы для обоих любовников. Она схватилась обеими руками за высокую грудь и прошептала:
— Зверь, зверь… Детушек хоть живыми выпусти, пусть мальчишечки солнышку еще немного порадуются…
— Дура! Он жив живехонек! Никто его из моих людей пальцем не тронул!
— Я все вижу-у-у…, — зарыдала боярыня, — вы его прямо в лоб пина-а-а-лиии…
— Капа, я жив. А лбом об лестницу ударился в темноте, — строго пресек ее печальные выдумки своими успокаивающими выдумками Елисей.
Женщина упала возле него на колени, стала целовать слегка побитое, но такое родное лицо.
— Любый мой! Пусть что хотят делают, а я до доски гробовой с тобой буду!
— Капитолина, развод получать с утра со мной пойдешь к митрополиту? — вторгся в их беседу рогоносец.
— Ой! — обхватила щеки ладонями русская красавица, — родственники осудят!
— Мне на твоих нищих да горластых родственников наплевать! Не хотите, как хотите! Выгоню и ни копейки с собой не дам! Хоть на паперти на пару стойте!
— Воевода, ты не горячи кровь зря, — опять присел немолодой жених. — Бабочке время нужно подумать, посоветоваться кое с кем…
— Идите, и хоть со всем городом пересоветуйтесь, — обиженно буркнул Богуслав. — Времени вам до обеда. После этого — на все четыре стороны и без денег! А так половина доходов со всего хозяйства боярыне на жизнь и на детей будет уходить. Дети вырастут до 16 лет, уйдут ко мне жить, Капитолине дальше четверть. Пока ночь, идите думать в ее опочивальню. Все!
И боярин унесся.
Пора и мне в свою опочивальню — организм настойчиво требовал свое.
— Вам
— Желательно, — скрипнул зубами Елисей.
И мы побрели по ночному холодку, прихватив с собой факел.
— Он завтра пожалеет меня и деточек бросать! — строила розовые иллюзии законная жена. — И денег даст сколько угодно!
Висящий на мне бывший тиун с интересом следил за моей реакцией. Поможем принять верное решение!
— Думайте как хотите, и сколько хотите, — позевывая, внес свою лепту в обсуждение я, — только если завтра это не решится, Богуслав имение передает в управление Владимиру Мономаху, а сам надолго уходит. А от Мономаха вам точно ни гроша не дождаться.
— А надолго, это как? — пискнула Капа.
— Навсегда. Князь ему деньги будет в Новгород пересылать. А за порядком следить своих людей назначит.
— Это не богоугодно будет! — стала негодовать Капитолина.
— А по купальням на глазах у служанок исподнее перед тиуном задирать и шалить там, радуясь большим штукам, это как? Признак святости? Сгибаешься к лавке, и думаешь: богоугодно это или не богоугодно?
— Да это брехня, — вяло отмахнулся Елисей.
— Только две теремные девки, которые сейчас под крепкой охраной спят, думают иначе.
— А мы скажем…
— А мне сказали, что митрополит Ефрем неправду сразу видит. После обеда все идем к нему.
— Я…, я не могу! — стала горячиться боярыня. — У меня дети! Они… нездоровы! Вот!
— А епископ здоров. И целитель, говорят, отменный. А после того, как посмотрит он ребятишек, как бы тебе, боярынька, в монастырь после пострига не загреметь!
— Я же боярыня! Мы из исконных Нездиничей!
— И княгини бывает свой век в монастырской светелке коротают. И ох долго бывает коротают!
— Кто же девок караулит? Пришедшие с тобой случайные людишки? — лениво поинтересовался Елисей.
— А вот и нет. Охотно взялись за это дело обобранные вором-тиуном боярские дружинники. Этих не подкупишь и не обманешь. Не отходят даже по нужде — каждые три часа меняются.
Висящий на мне до того ослабленный давними ранами и шишкой на лбу бывший вояка внезапно приободрился, перестал виснуть на чужом боярине и гордо удалился, подхватив Капитолину под руку.
Я услышал уже издалека.
— Твои Нездиничи, их много! Не побоятся в случае чего и Киевскому митрополиту нажаловаться! А он грек, в русские дела вникать не любит…
План ворья был ясен — отказываться ото всех грехов и нагло не слезать с руководства богатейшим поместьем. Да и мы не лыком шиты! С этой мыслью я отправился на поиски Лазаря.
Столковались мы махом. Богуслава решили в свои коварные планы пока не посвящать. Он чего-то путает кислое с пресным и не видит, что человек, бывший когда-то смелым бойцом, который мог за командира и жизнь отдать, выродился в вора, подонка и наглеца, который безжалостно грабит своих прежних товарищей — воеводу и дружинников. И цацкаться с поганцем-тиуном и его блудливой коровой-боярыней не время!